Я перекатилась на спину. Ответа не было. Внезапно я испугалась, что все это было сном. Что он не жив и что мне снова придется смириться с этим.
Я рывком села, и мое сердце упало.
Я была одна. Так все это действительно было жестокой иллюзией, сном? Я огляделась, пытаясь найти доказательства его реальности.
Книжный магазин был разгромлен. Хотя бы это не было сном. Я начала подниматься и остановилась, заметив лист бумаги, приколотый к плащу. Я взяла его в руки.
«Если вы выйдете из магазина и вынудите меня вас искать, я заставлю вас жалеть об этом до конца ваших дней. Z».
Я рассмеялась и заплакала одновременно. Затем села, прижав к груди листок бумаги.
Он жив!
Не знаю, как такое возможно. Плевать. Иерихон Бэрронс выжил. Он ходит по этому миру. И мне этого достаточно.
С моей души свалился невыносимый груз. Я закрыла глаза и содрогнулась. Я дышала, впервые за эти три дня по-настоящему дышала, жадно наполняя легкие воздухом.
Я не убила его.
Я не была виновата в его смерти. Каким-то образом с Бэрронсом я получила то, чего мне не суждено было получить с сестрой. И мне даже не нужно избегать этих слов — второй шанс!
Я открыла глаза, перечитала записку и рассмеялась.
Бэрронс жив.
Он разгромил мой магазин. Он написал мне записку. Чудесную, чудесную записку! Просто праздник!
Я погладила листок, на котором он зафиксировал свою угрозу. Я любила этот клочок бумаги. Я любила его угрозу. Я любила даже разгромленный магазин. Понадобится время, но я все тут починю. Бэрронс вернулся. Я сделаю новые полки, заменю мебель, и однажды я буду сидеть на диване, смотреть на огонь в камине, а Бэрронс зайдет, и ему даже не придется ничего говорить. Мы сможем просто посидеть в дружеской или — какая разница? — мрачной тишине. С каким бы странным предложением он ни пришел, я не стану протестовать. Мы будем спорить о том, какую машину взять и кто поведет. Мы будем убивать монстров, охотиться за артефактами и пытаться выяснить, как поймать Книгу. Это будет отлично.
Он жив!
Я снова попыталась встать, и что-то соскользнуло с моих колен. Пришлось нагнуться и поднять это с пола.
Это была фотография Алины, которую я оставила в почтовом ящике своего дома в ту ночь, когда В'лейн перенес меня в Ашфорд, чтобы показать — он восстановил мой город и следит за безопасностью моих родителей. В ту ночь Дэррок выследил меня по метке на моей голове и позже похитил моих маму и папу.
Эту же фотографию Дэррок оставил на двери «КСБ», требуя, чтобы я пришла к нему через Зеркала, если мне дорога их жизнь.
Бэрронс оставил мне ее, чтобы сказать одно: он спас моих маму и папу до того, как я набрала «IYD» из Зеркал.
Но это был не подарок, который должен был меня утешить. Он оставил фото по той же причине, что и Дэррок. И хотел сказать мне то же самое.
У меня твои родители. Не играй со мной.
Ну ладно, он немного на меня рассержен. Я это понимала. Если бы он убил меня, я бы тоже разозлилась, как бы иррационально это ни звучало. Но он успокоится.
Я не могла бы попросить большего. Ну, могла, к примеру, чтобы Алина вернулась, а все Фейри сдохли, но и это неплохо. В таком мире я хотела жить.
Мои родители в безопасности.
Я вцепилась в записку и фото. Прижала их к груди. Я злилась из-за того, что Бэрронс ушел и оставил меня на полу, но у меня было доказательство его существования, и я знала, что он вернется.
Я была его ОС-детектором. Мы были командой.
Он был жив!
Я хотела не спать всю ночь, наслаждаясь мыслью о том, что Иерихон Бэрронс жив, но мое тело решило иначе. Стоило мне зайти в спальню, и я чуть не упала. Если я что и поняла с тех пор, как умерла Алина, так это то, что горе выматывает сильнее, чем ежедневный марафон. Оно выжимает все соки из тела и души.
Я смогла умыться и почистить зубы, улыбаясь, как идиотка, своему отражению, но на зубную нить и крем моих сил не хватило. Это требовало усилий. А я хотела только растечься безмозглой лужицей, свернуться в тепле понимания, что я не убила Бэрронса. Я не виновата. Он не умер.
Жаль, что он не подождал, пока я очнусь. Хотела бы я знать, где он. Или чтобы у меня был мобильный.
Я бы сказала Бэрронсу все, о чем молчала до сих пор. Призналась бы ему в своих чувствах. Я бы не боялась быть нежной. Утрата обострила все мои чувства, и мне хотелось кричать о них с крыши.
Но я не только не знала, куда Бэрронс ушел на ночь глядя, я едва двигалась. Боль была тем клеем, который соединял мою волю и тело. Без нее я обмякла.
Завтра будет новый день.
И в этом дне Бэрронс будет жив!
Я разделась и заползла в постель.
И отключилась, все еще пытаясь натянуть на себя одеяло. Я спала крепко, как женщина, которая несколько месяцев шла сквозь ад без еды и отдыха.
Мои сны были невероятно правдоподобными.
Мне снилось, что я снова наблюдаю за смертью Дэррока и это злит меня, потому что когти Охотника отнимают у меня возможность отомстить. Мне снилось, что я снова в Зеркалах, ищу Кристиана, но не могу его найти. Снилось, что я в аббатстве, на полу кельи, и Ровена приходит, чтобы перерезать мне глотку. Я чувствую, как из меня вытекают кровь и жизнь, превращая земляной пол в грязь. Мне снится, что я в Холодном Месте, бегу за прекрасной женщиной, которую не могу догнать, а потом мне снится, что я и правда это сделала — уничтожила мир и заменила таким, каким хотела. И после этого я летела над новым миром на спине могучего древнего К'врака. Его огромные черные крылья взбивали мои волосы, а я смеялась, как демон, под диссонансные нотки ремикса «Pink Martini» «Que Sera Sera» в исполнении адского клавесина.
Я проспала шестнадцать часов.
И ни одна минутка сна не была лишней. Три прошедших дня были нереальным кошмаром и окончательно вымотали меня.
Проснувшись, я первым делом вытащила записку Бэрронса из-под подушки и перечитала ее, чтобы снова убедиться — он жив.
Потом я помчалась вниз, так быстро, что последние пять ступенек проехала на заднице, все еще затянутой в пижаму. Мне нужно было убедиться, что магазин по-прежнему разгромлен.
Поскольку был день, а Бэрронс редко выходил до наступления вечера, я поднялась наверх и приняла горячий душ. Я привела себя в порядок, отскребла пятки.
И прислонилась к стене, вытянув ноги, чтобы понаблюдать, как вода расплескивается по копью, висящему в ножнах на бедре, очистить сознание и расслабиться.
К несчастью, ни мозг, ни тело расслабляться не желали. Мускулы ног все еще были напряжены, шею и плечи сводило, а пальцы выстукивали стаккато на дверце душа.