Отметили это замечательное событие и наступающее Рождество в буфете и лишь после этого разошлись по своим делам. Приятным и светлым, как сам этот праздник.
Мы из Москвы привезли целый чемодан подарков, и вот настала пора их раздавать. Мы полдня разъезжали по знакомым, но все равно значительную часть не раздали. Благо они предназначались для тех, с кем мы собирались встречать Рождество, и их можно было вручить, как полагается, положив под рождественской елью.
А встречали мы Рождество в доме Полины. Начали все вместе, а некоторое время спустя общество разделилось на молодежь и «постарше». Это Сергей Николаевич так выразился. Те, кто постарше, перешли в просторный домашний кабинет, нам в безраздельное пользование отдали гостиную, где стояла красивая ель.
Мы еще заранее условились: каждый для этого вечера должен приготовить свой номер.
До последней минуты все скрывали, чем они собираются развлекать остальных. Но пришла пора раскрывать карты. Для меня в буквальном смысле, потому что я, недолго размышляя, решила показать те карточные фокусы, что показывала недавно у себя в гимназии. Скромно скажу, что мне аплодировали.
Петя, пока другие гости выступали, нарисовал на каждого шарж. Как всегда, все смеялись над комичными изображениями друг друга и морщили в недовольстве лица, глянув на свой портрет.
Больше прочих удивил Никита. Как уже говорилось, у него болела нога и ему приходилось ходить, опираясь на трость. Было жаль потерять такого отличного партнера по танцам, но, как выяснилось, худа без добра не бывает. За несколько недель хождения с палочкой Никита научился очень ловко ею жонглировать. До цирковых жонглеров ему было далеко, но и то, что он сумел освоить, впечатляло, пусть артист и разбил нечаянно стакан.
Наши занятия привлекли внимание тех, кто постарше. Некоторые номера пришлось повторить, но зато и мы заполучили возможность с них потребовать принять участие в нашем дивертисменте. И увидели много неожиданного. Вот кто мог ожидать, что полицмейстер Сергей Николаевич и градоначальник Александр Сергеевич смогут исполнить при помощи свиста «Неаполитанский танец»? На два голоса! Ну или на два свиста разной тональности.
Конечно же, и маменька спела под аккомпанемент Веры Васильевны, мамы Полины.
Когда мадам де Монсоро отпустили, Вера Васильевна неожиданно сказала, что попробовала свои силы в композиторском таланте.
– Господа, прошу отнестись к первому опыту снисходительно. Тем более что у меня не было времени, эти великолепные детские стишки мне прислали буквально вчера.
Она сыграла вступление и запела в медленном ритме:
В лесу родилась елочка,
В лесу она росла,
Зимой и летом стройная,
Зеленая была.
Метель ей пела песенку:
«Спи, елочка, бай-бай!»
Мороз снежком укутывал:
«Смотри, не замерзай!»
И вдруг перешла на очень бодрый ритмичный припев:
Веселей и дружней
пойте, деточки!
Склонит елка скорей
свои веточки.
В них орехи блестят
золоченые…
Кто тебе здесь не рад,
ель зеленая?
После второго куплета уже все подхватили повтор припева.
Веселей и дружней
пойте, деточки!
Склонит елка скорей
свои веточки.
Выбирайте себе,
Что понравится…
Ах, спасибо тебе,
Ель-красавица!.. [49]
– Да хватит уже аплодисментов! – потребовала Вера Васильевна. – Скоро настоящий композитор напишет много лучше, чем я. Да и к столу пора.
Следующий день у нас вышел непростым, но все равно замечательным. Как нередко бывает перед самой премьерой, все вдруг стало получаться много хуже, чем до этого. Даже суфлер терялся и забывал вовремя подсказывать реплики.
А после премьеры мы с маменькой плакали. От счастья. Потому что все получилось невероятно здорово. А Петя, тайно пробравшийся за кулисы и весь спектакль утиравший слезы, выступающие от смеха, теперь пытался нас утешить. Но вскоре всех артистов позвали на фуршет, а там стало совершенно не до слез. Разве что от того же смеха они порой на глаза наворачивались.
– Ох, Даша! А я еще сомневалась, когда ты в Лондоне мне говорила, с каким размахом в Сибири чествуют успехи артистов! Мои коллеги по французской труппе умерли бы от зависти, увидев все это!
«Укрощение строптивой» было сыграно еще трижды, и все три раза с неизменным аншлагом.
А еще наши артисты выступали с концертами в общественном собрании.
Через день после премьеры за некоторое время до начала спектакля меня позвали к телефонному аппарату. В эти дни почти всем было множество звонков, Михалыч едва поспевал подзывать очередного артиста, потребовавшегося невесть кому по ту сторону телефонных проводов. Во время спектакля или репетиции он такие просьбы пригласить к аппарату и всякие сообщения записывал в тетрадь и в подходящее время подробно об этом докладывал.
– Вы в эти дни только и бегаете от телефона за кулисы и обратно, совсем вас замучили, – выказала я сочувствие.
– Да мне все это не в тягость, а в радость! Самые развеселые деньки! Разве что еще на Масляной неделе схожее творится.
Наш швейцар, в самом деле, был доволен всей суматохой этих дней. Не менее любого артиста радовался успеху постановки, потому что чувствовал себя сопричастным ко всему этому. От наших незатейливых подарков приходил в восторг и сам старался хоть каким пустяком, но одарить каждого.
– Дарья Бестужева у аппарата. Слушаю вас.
– Дарья Владимировна, доброго вам дня. Это Дмитрий Сергеевич Аксаков вас обеспокоил.
– Да какое же это беспокойство, я очень рада вас услышать.
– Тогда, возможно, еще больше обрадуетесь, увидев меня? – пошутил он.
– Вы правы, обрадуюсь еще больше.
– В таком случае, если у вас сейчас есть возможность уделить мне десять минут, а то и менее того, так я подойду?
– Приходите. До начала спектакля еще много времени, и я, сказать по правде, скучаю от ничегонеделания. Когда вас ждать?
– Через пять минут. Я из доходного дома Кухтериных звонок делаю.
– Жду! Давайте в фойе или в буфете встретимся, а то за кулисами суета.
– Я помню!
Через пять минут мы сидели в буфете с чашками кофе, и Дмитрий Сергеевич начал разговор.