– Ну так это еще не конфликт! – обрадованно воскликнул Петя. Обрадованно по той причине, что сразу догадался, о каком кинжале идет речь.
– Тут вы имеете полное право не соглашаться со мной. Но та выволочка от полиции, коей меня сам полицмейстер удостоил, любого другого конфликта стоит.
Петя от души рассмеялся.
– А вы в самом деле подарок решили сделать или по полицейской линии? – спросил гравер.
– Ну к полиции я мало отношения имею. И уж выволочку вам устраивать не намерен. А отчего вы спросили?
– Так я в то утро, когда заказ с кинжалом завершил – всю ночь корпел, глаз не сомкнул, а меня обругали, словно бездельника, – на вокзал за полицией увязался. Захотелось глянуть, кому тот кинжал вручать станут. Не каждый день полиция барышням кинжалы дарит, да еще под оркестр! После уж все газеты отыскал и прочел, где писалось про госпожу Кузнецову. И про вас. Ну и вас самого видал на вокзале, как вы с ней прощались печально, до слез.
– Тогда не стану вам врать. Подарок я, пожалуй, у вас закажу, уж больно мне ваша работа понравилась, но это ближе к Рождеству. А зашел я к вам спросить: не знакома ли вам фамилия господина Пискарева или он сам?
– Отчего не знакома, очень даже знакома, – сознался господин Пшебржецкий. – Он у меня тоже как раз кинжал и делал. То есть не сам кинжал, гравировку на рукояти. Просил масонские знаки нанести. Я, вы уж верно поняли про это, человек дотошный и стал просить, чтобы мне точный рисунок представили.
– И он прислал вам нужный рисунок по почте?
– Так все и было, – закивал гравер. – Я предупредил, что два-три дня меня не будет. Так тот господин и сказал, что в таком случае пошлет рисунок письмом, и пусть почтальон меня разыскивает, а не он сам. Я как заказ исполнил и сам его письмом оповестил, что забирать можно.
– Понятно.
– А могу ли и я вопрос задать?
– Отчего мне все это интересно?
– Да, уж не обессудьте, но крайне любопытно.
– Дело в том, что господина Пискарева убили. В Москве.
– Неужто моим кинжалом?
– Да отчего вы взяли, что его именно кинжалом убили? По правде сказать, я и сам не знаю, как он был убит. Это госпожа Кузнецова мне телеграмму прислала, просила узнать что-нибудь о нем. А мне сказали, что он однажды письмо отправлял адресату в Томске. А у нас ведь редко пишут по городу, проще ведь доехать или пешком дойти до любого места, вот я и заинтересовался. И что фамилия у того адресата трудная, мне сказали. А тут я вашу вывеску увидал и зашел к вам. Так что вы не беспокойтесь ни о чем.
– Вот оно как! – печально произнес гравер. – А фамилия у меня еще и не слишком трудная. Я вот с одним сербом был знаком, так у него в фамилии ни единой гласной буковки не было. Ну-ка попробуйте повторить…
Петя и с третьего разу не смог выговорить ту сербскую фамилию. Даже запомнить не сумел. Да и надоели ему фамилии, на которых язык сломать можно.
За ужином Петя рассказал о своих поисках отцу. Тот, к сожалению, ничего нового сообщить не мог. Зато они посмеялись над всей этой историей с «лошадиной фамилией», над удивительным совпадением – один и тот же мастер делал гравировки на подарке для Даши и на кинжале для убитого в Москве студента. Тут Петя вдруг припомнил смешные совпадения фамилий в студенческом общежитии.
– Этакое случается, – сказал ему отец. – Я вот когда служил, у нас в полку были три офицера – Черноконь, Белогривов и Кобылинский. Но еще смешнее история с каптенармусом [56] . Мало того, что сам он носил весьма удивительную фамилию Шлагбаум, так у него под началом служил Оглоблин. Их все звали не иначе чем Палкин первый и Палкин второй.
– Э… а при чем тут Палкин? А! Понял! Оглобля, по сути, большая палка, и шлагбаум тоже палка, или та же оглобля, которой дорогу перегораживают.
Они посмеялись неприхотливому армейскому юмору, но папенька вдруг стал серьезен.
– Я не хочу и не стану тебе ничего запрещать, – сказал он. – Но отчего-то вдруг мне стало немного боязно за тебя, но больше за Дашу. Понимаешь, все эти масоны, мальтийцы и прочие тайные ордена – штука непонятная. У нас сейчас в Томске масонской или какой иной ложи нету, иначе я бы знал. Но есть несколько их представителей. Люди приличные и ни в чем дурном не замеченные. Есть и среди постоянных приезжих такие. Я у тех, с кем поближе сошелся, спрашивал: зачем вы стали членами ордена? Плечами жмут, мол, сами понять не можем. Манили чем-то таинственным и неведомым, а так никаких тайн нам не открыли. Но это были стоявшие на самых первых степенях посвящения. А те, кто повыше – те просто молчат или отшучиваются. Но главное, что ни от кого толком ничего не известно, что там в этих орденах происходит. Может, это игра такая, может, есть у них свои тайны, но безобидные. Но может, и не столь безобидно все. Но все неизвестное опасно! Не знаешь, ужик перед тобой или гадюка ядовитая – держись подальше. Не можешь остаться в стороне – прокрадись незаметно.
– Да и уж может цапнуть, ого-го! Помнишь, Никиту укусил, так заражение случилось, едва ему палец не отрезали.
– Вам нужно было бросать свои удочки и бежать в больницу, тогда ничего бы такого не случилось. Но ты прав, даже безобидный ужик может укусить очень больно. Вот я и посчитал нужным с тобой этим чувством опасности поделиться. А ты уж и Дашу предупреди на всякий случай. И еще. Постарайся в переписке впрямую об этом не упоминать. Особенно в телеграммах.
«Племянник так увлекся строительными делами, что даже на столовые ножи гравировки сделал со строительными принадлежностями, у того самого гравера, что для вас на подарке полицмейстера надпись делал. Папа о вас очень беспокоится, говорит, что сейчас везде гололед и нужно быть осторожной, а то вы вновь ударитесь головой. А я вспомнил, как к племяннику летом шмель залетал, очень опасное насекомое оказалось. Он тогда еще одного каменщика ужалил и кучера, что раньше студентом был.
Скучаю. Петя».
Петя перечитал свою телеграмму и решил, что Даша обязательно поймет все правильно.
Поначалу мне не слишком хотелось заниматься подготовкой нашего номера с карточными фокусами, который пришлось столь неожиданно пообещать директору гимназии. Но постепенно эта идея начала мне нравиться. Захотелось снова оказаться на сцене, пусть на этот раз в качестве актрисы, чего я слегка побаивалась. Мы несколько раз обсудили этот вопрос с маменькой, она много чего объяснила и подсказала. Одного не сказала, чего мне это будет стоить, каких усилий и нервных напряжений.
Огнева и Эрисман в какой-то момент – Зина почти сразу, Огнева – попозже – тоже загорелись предстоящим выступлением и даже стали настойчиво требовать, чтобы мы начали готовиться. В этом были сразу и положительные, и отрицательные стороны. Сашенька и Зинаида перестали – ну почти перестали – на каждой перемене уговаривать меня вступить в их тайное общество борьбы за права гимназисток. Будь иначе, мы могли бы и поссориться. С другой стороны, они полагались целиком и полностью на меня, очень уж сильный эффект произвело на них мое «выступление» перед Савелием Парфенычем. Но ведь показать такую штуку один раз в коридоре гимназии и сделать целый номер, такой, чтобы публике понравился, очень существенная разница! Вот я и ломала голову, вспоминая те нехитрые трюки и фокусы, которым успела научиться у фокусника Дмитрия Антоновича. Одни из них были совершенно неуместны для показа публике, потому что предназначались для шулерства. Другие были хороши лишь в дружеском кругу и больше походили на шутки и розыгрыши, чем на фокусы. А третьих было совсем мало. Всего-то три, считая тот, что я уже показала. Вот мы с маменькой и раздумывали, как их красиво преподнести и как сделать так, чтобы наш номер не казался куцым. Ну и эффектный выход тоже нужно было придумать, и, как мне показалось, я его придумала.