Находились и такие, что пускались в психологические изыскания. На путь террора обычно вступает человек, который несет в душе постоянный кошмар, утверждали они. Мирная жизнь вокруг него кажется ему преступно равнодушной к страданиям всего человечества или какой-то части его. На самом деле она преступно равнодушна к его страданиям. И он мстит ей за это. Он переносит кошмар своей души в окружающую жизнь. Так возникают Белфасты, Бейруты, Шри-Ланки, Пенджабы. Религиозные, политические, националистические лозунги – только камуфляж. Несправедливость состоит лишь в том, что такой человек страдает каждую минуту своей жизни, а остальные – только время от времени.
Психологам возражали политические скептики, сухие аналитики, разжигатели вечно тлеющей вражды. Ну не странно ли, ехидно писали они, что из двух лагерей, на которые сейчас разделился мир, только один оказывается обиталищем людей с кошмаром в душе? Как это так получается, что от пуль и бомб террористов гибнут только мирные граждане и руководящие деятели одного лагеря, а другого – никогда?
Это вполне объяснимо, отвечали им. Потому что террорист может эффективно действовать только там, где разрешен свободный переезд с места на место, свободная продажа оружия, свободная пересылка и обмен иностранных денег, свободное приобретение нужной техники, средств передвижения, фальшивых документов.
«Да ведь по этим же свободным странам разъезжают тысячи дипломатов, журналистов и всяких делегаций из другого лагеря, – не унимались скептичные разжигатели. – Отчего же им всюду такая безопасность, а всем другим без телохранителей лучше не показываться? Прямо такое чудо, как будто дождь стал избирательным, стал орошать только поля неправедных, а поля праведных – ни-ни».
Были и такие, что все истолковывали человеческими причудами. В каждой стране есть люди с причудой выпивать, есть с причудой блудить, есть с причудой играть в карты, есть с причудой бродяжничать, есть с причудой лазить по горам, есть с причудой рисовать картины, а есть с причудой убивать. Такими уж они родились. И в любой стране эти причудники найдут тот или иной способ утолить свою страсть. Где модно убивать за веру, пойдут в отряды святых мучеников, где модно убивать за эксплуатацию – пойдут «сияющим путем» в «красные бригады», где за национальную независимость – кинутся подкладывать бомбы в самолеты, а где модно убивать за деньги – пойдут в гангстеры. Если же вы не дадите таким людям никакого применения, им не останется иного выхода, как захватить верховную власть в стране и взять монополию убийств в свои руки. Что и случилось во многих странах, как мы это видим на примерах недавней истории. Так что лучше не доводить этих причудников до отчаяния и дать применение их силам и вкусам в ограниченных, контролируемых масштабах.
Такова сумятица мнений по этому немаловажному вопросу на Европейском материке, дорогие радиослушатели. И мы, как всегда, будем рады услышать ваши соображения и комментарии. Если же кто-то ощущает в себе описанную выше опасную причуду, он может написать нам анонимно – его мнение будет для всех нас особенно интересным.
– Мистер Себеж?! Уже! Без предупреждения. Какая досада! А я-то мечтал встретить вас в Хитроу. Сняться рядом, попасть на первые страницы газет. Когда еще выдастся такой случай! Ах, вы нарочно хотели без лишнего шума? Так сказать, инкогнито? Понимаю, понимаю…
Давно-давно не доводилось мистеру товарищу Глухареву принимать в посольстве такого дорогого гостя. Да, он все сделает быстрее быстрого. Да, въездные визы будут готовы через три-четыре дня. Самое долгое – через неделю. Нет, про самого мистера Себежа они всё знают, читал, читал его прогрессивные радиопередачи и коллегам давал. Как он точно припечатал американские пороки устами сердитого канадца! Да, мистер Козулин любезно прислал их заранее. Но ведь нужно проверить и остальных членов экипажа «Вавилонии». У них в прошлом может вскрыться что-то реакционное. Нет, это не помешает их поездке. Но местные власти в Ленинграде должны знать, как себя вести с приезжими. А сам мистер Себеж за эти дни прекрасно отдохнет в Лондоне. После того, что ему довелось пережить в океане, он все еще выглядит как блокадник. Ах, личные дела? Тем более. Здесь неподалеку имеется вполне прогрессивный отель… Но сначала он хотел бы познакомить его с сотрудницей, которая будет заниматься их документами. Вдруг у нее возникнут вопросы: Надо, чтобы она знала ваш телефон. Очень прогрессивная девушка. Всего два месяца назад переведена к нам в посольство из ленинградского Интуриста.
Он извинился, снял телефонную трубку, заговорил по-русски.
– Мелада, зайди ко мне на минутку. Познакомлю тебя с этим хером собачьим. Ну да, и кошачьим. Свалился на нашу голову раньше времени. А что я могу сделать?… Начальство велело его на руках носить, ковры раскатывать… Так что ты это… Зайди к Клаве в буфет, захвати пузырь и закуску. Нет, буженину не бери, она уже вчера была довольно реакционная. Возьми семги да икорки. И каравай карельского. А пузырь лучше коньячный. Попроси грузинский «грэми». Если она проспалась после вчерашнего, так даст.
Глухарев обернулся к гостю с обновленной приветливостью. Он надеется, что мистер Себеж найдет общий язык с Меладой. Она очень славная. Лондон знает как свои пять пальцев, хотя пробыла здесь всего ничего. По книжкам изучала. Нет, она вполне русская. А имя такое, потому что родня спорила, как назвать – Меланья, Мелодия, Млада или Лада. И состряпали такой гибрид. Но еще он подозревает, что ее отец – очень идейный и прогрессивный человек – согласился на эту комбинацию букв из-за того, что там в начале есть «эм», «е» (его по-русски молено произносить как «э») и «эл».
– Понимаете? – Мистер Глухарев указал на три портрета над своей головой. – А окончание имени можно перевести как «yes». Вы называете детей именами своих святых, мы – своих. Все нормально, все мы человеки, все за мир до победного конца – не так ли?
Девушка вошла спиной вперед, стараясь уберечь поднос от пружинящей двери. Она была высокая, чуть пучеглазая, очень прямая, чем-то похожая на учительницу без указки (потеряла? забыла в классе? проглотила?). Светлые волосы закручены в мелкие спиральки, лежащие шапкой на голове, – так и ждешь мелькания искр, треска разрядов. Синий ромбик на лацкане жакета. Отсутствие полагающейся к знакомству улыбки настораживало, наводило на мысль о том, что экзамен может оказаться посерьезнее, чем вы ожидали.
– О мистер Себеж, мистер Себеж!.. Мы все читали… Это так ужасно… Пить один рыбий сок… Я бы не могла… И этот ребенок, которого вы спасли… В статье не было сказано, что с ним стало. Он выжил?
Английские слова иногда медлили секунду-другую на краях ее губ, словно парашютисты, вдруг потерявшие решимость.
– С ребенком все в порядке. Он набирает вес быстрее нас всех.
– Если хотите, я помогу вам закупить детской еды для него.
– К сожалению, мы не сможем взять его с собой. У каждого члена экипажа во время плавания слишком много обязанностей. На уход за ребенком не будет времени.