Нет, денег мы, пожалуй, не допустим –
Уж больно фантастично допущенье.
Но в остальном…
Говорит Абраму Сара,
Исхудавшая с лица:
– Мне бы юного гусара,
Чтобы тройка у крыльца,
Мне б не скука-синагога,
А цыганский тарарам…
– Тарама будет много, –
Обещает ей Абрам.
Говорит Абраму Сара,
Располневшая с торца:
– Мне б лихого комиссара,
Мне б в кожанке молодца!
Маузер – не поц на идиш,
Продразверстка по дворам…
– Разверстаю в лучшем виде, –
Обещает ей Абрам.
Говорит Абраму Сара,
Разобидевшись всердцах:
– Мне пиры бы Валтасара,
Ламца-дрица-оп-ца-ца,
Клеопатрины затейки
Да сады Семирамид…
– Чай допей да пропотей-ка! –
Ей Абраша говорит.
Говорит Абраму Сара,
Вся, как к Пейсаху маца:
– Да и ты еще не старый,
Если тронуть слегонца.
Что гусары-комиссары? –
Чистый цурес, стыд и срам,
Сексуальные корсары…
То ли дело мой Абрам!
* * *
У стиха с размером плохо,
Да и с рифмою беда,
Поздно плакать, поздно охать –
Не годится никуда.
Полумертвый, в неглиже,
Ляжет он, как в гроб, в ЖЖ –
Приходите, тети-дяди,
Полюбуйтеся уже!
Кто к дебилам толерантен,
Тот однажды станет Буддой,
Доберется до нирваны,
Внидет в царствие небес.
Кто терпим к трамвайным хамам,
Обретет корзину счастья,
Станет чудом благовонным,
Подчинит себе астрал.
Кто душою к идиотам
Преклонится, не лукавя,
Тот познает сущность Дао
И прославится в веках.
Если спросите, откуда
Я узнал такие вещи,
Я отвечу: с детства знаю,
Ибо мне не повезло.
Ненавижу идиотов,
Не терплю трамвайных хамов,
Плохо отношусь к дебилам
И сержусь на дураков.
Раз я весь несовершенен,
На ножах с Великим Дао,
И не Будда я ни разу –
Значит, вот причина бед!
Была борода черна, не седа,
Хей-хо, хей-трабл-хо!
Любила бардак моя борода,
Хей-хо, хей-трабл-хо!
Любой волосок был свеж и высок,
И в каждом играл полуденный сок,
Хей-хо, хей-хо-тирьямца-ца,
Взгляни на небо – летят года!
Был левый ус прекрасен на вкус,
Хей-хо, хей-трабл-хо!
А правый был рус – мечта, а не ус!
Хей-хо, хей-трабл-хо!
Завей винтом, кудрявым притом,
И счастье близко – под каждым кустом,
Хей-хо, хей-хо-тирьямца-ца,
Взгляни на небо – летят года!
Теперь я брит, и мой габарит –
Хей-хо, хей-трабл-хо! –
О сытой жизни вам всем говорит,
Хей-хо, хей-трабл-хо!
С дивана не встать лет эдак до ста,
И в тихий сон – как в воду с моста,
Хей-хо, хей-хо-тирьямца-ца,
Взгляни на небо – темно всегда!
Цветут сады, да нет бороды,
Хей-хо, хей-трабл-хо!
В зеленой ряске стоят пруды –
Хей-хо, хей-трабл-хо!
Скажи, Господь, на кой людям плоть?
Зерно для мельниц – муку молоть…
Хей-хо, хей-хо-тирьямца-ца,
Взгляну на небо – там борода!
Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон,
Во тьму уютного клозета
Он с головою погружен,
Укрыт от бури и волненья,
Спустив прелестные штаны,
Он ищет мига вдохновенья
В объятьях влажной тишины.
Явись, пленительная Муза!
Вспои Зевесова орла!
Лауреат и член Союза
Вчера пил водку из горла,
Ел трюфеля и ананасы,
Икрой закусывал коньяк,
И вот властителю Парнаса
Никак… Все поняли? – никак.
Увяли ямбы и хореи,
Переварились суп и плов,
Ушли арийцы и евреи,
Остыл желудок и апломб.
Поэт! В глухой тоске запора
Лови мучительность грозы,
Рожденье истин в недрах спора,
Вопль Амалфеевой козы,
Романтику ночной Гренады,
Тоску последнего "прости…"
Пускай не льется то, что надо,
Зато рекою льется стих.
Ах тоска, моя тоска
Нетривиальная –
Вижу, вот моя доска
Мемориальная,
Над подъездом – барельеф
С чеканной мордою:
Дескать, жил такой Олег,
Чем все мы гордые.
На доске стоит цифирь
Казенной прописью,
Пишут, был я пацифист,
Гулял над пропастью,
Кум – царю, министру – сват,
Лауреатствовал,
И бежал, поскольку свят,
Соблазна адского.
У подъезда тихий бомж
Сосет из горлышка,
Шепчет: "Боже-ж-ты-мой-бож,