Научите носить оловянные яйца
И звенеть, чтобы гул к небесам.
Научите гаерской нелепой ухмылке,
Нацепите на темя дурацкий колпак,
Разбросайте под ноги огарки, обмылки –
Подскользнусь… Заливайся, толпа!
* * *
Финал провален. Был роман –
И нет.
Злодею – мрачная тюрьма,
Герою – свадьбы кутерьма…
Я лучше сунусь, как в карман,
В инет.
Там, в виртуальных шалашах
Иной роман.
Какие страсти тут шуршат,
Какие кролики спешат,
Какие мысли гоношат
В умах!
Шуми, безбрежный Вавилон,
Кипи! вари!
Мы, кто тобою взят в полон,
Вдыхаем твой одеколон,
Жуем твой сладкий поролон –
И до зари
Курлычем преданным хайлом,
Как сизари.
А за окном проходит жизнь,
Прошла совсем,
Вот двадцать пять тебе – держи!
Вот тридцать пять тебе – дрожи!
Вот сорок – сколько? подскажи…
Вот сорок семь.
И белка тощая бежит
В том колесе.
Был ночью весел и красив,
С утра узнал:
Не все акулы – караси,
И хоть проси, хоть не проси,
Хоть взятку Господу неси,
А слит финал.
Возвращаешься, зная, что скоро – дом,
Дети, жена, отец.
Мама.
Возвращаешься с некоторым трудом,
Нет, не прямо.
Зато упрямо.
Возвращаешься с орденом на груди,
Сильный, праздничный,
Загорелый,
Возвращаешься, зная, что впереди –
Лук
и стрелы.
* * *
Не готовьтесь ни к чему,
Все равно ведь не удастся
Дать Костлявой по мордасам,
Прежде чем уйти во тьму.
Не готовьтесь уходить,
Все равно ведь не случится
Встать оскаленной волчицей
С малышами позади.
Не готовьте гроб-жилье,
Не заначивайте места
На кладбище, как невеста
Копит юбки и белье.
Уходя без подготовки,
Не считая дней и дат,
Спустим жизнь, как солдат –
Спусковой крючок винтовки.
То ли я, то ли ты, то ли в гайки болты,
Да, я помню, старик, не болты, а винты,
Или даже шурупы,
Но в конце этой всей суеты, маеты,
Тягомотины, скачки: дом, дети, понты –
Мы, как водится, трупы.
То ли ты, то ли я, то ли бочка вранья,
Да, я помню, старик, в этой бочке – коньяк,
Или даже варенье,
Но деревья стоят, херувимы парят,
В чаше выдохся яд; только мы – слышишь, брат? –
Мы закончим паренье.
То ли здесь, то ли там, плохо в гайке болтам,
Да, я помню, старик, всем котам по кустам,
И кто точен – тот прочен,
Но подбита черта, впереди темнота,
Мы лежим и молчим, и уже ничерта
Не хотим и не хочем.
То ли шаг, то ли швах, то ли пень в головах,
Да, я помню, старик, нас помянет молва
И парнишка с гитарой,
А пока дерн, трава, и старуха права,
Та, что ходит с косой и бурчит: черта с два,
Не уйдете от старой!
То ли свет, то ли тьма, едет в Гжель Хохлома,
Да, я знаю, старик, так и сходят с ума,
Не добравшись до Гжели –
Но хотя бы сума, или даже тюрьма,
И кричу тебе в самом финале письма:
Неужели, старик?
Неужели?
* * *
То ли звезды, то ли ангелы,
То ли перья из души…
Тридесятое евангелье
По-другому напиши,
Мол, не в яслях, а в роддомике,
Не волхвы, а акушер,
И горел на подоконнике
Апельсиновый торшер,
И сопел, пыхтел, причмокивал,
В рот забрав тугой сосок,
Тот, чей мир – пеленка мокрая,
Тот, чей жребий был высок,
Выше неба, выше синего,
Где закат зажег свечу…
Что же дальше, ты спроси меня,
Не отвечу – промолчу.
Ах, не пишется, не пишется,
Не выходит, хоть убей,
Занавеска не колышется,
Не пугает голубей,
И хоть начерно, хоть набело,
А к кресту судьба спешит…
То ли звезды, то ли ангелы,
То ли перья из души.
Моя звезда загорается там, где столько звезд, что они – темнота,
Моя тропа начинается там, где ни земли, ни небес – ничерта,
Моя судьба строит всех по местам, как адмирал на мостике флагмана,
Мой взгляд пронизывает до костей, и в костях нет мозга – одна суета.
Моя строка длинна, как бессмертье, легион лошадиных сил в строке,
Мой аист в небе, мой колос в хлебе, моя синица спит в кулаке,
И мой кулак разбивает горы, которые стоят на чужом месте,
А мой удар поднимает мертвых, и те бредут без гробов, налегке.
Внемлите мне, ибо я глаголю, а что глаголю – какая вам разница, да,
Оденьте меня, ведь король голый, и вот вам грудь, а вот вам задница, да,
Воздвигните мне монумент на склоне, чтоб долго падал и красиво разбился,
И отмените время – чушь-понедельник, среда-чушь и чушь-пятница, да.
О братья и сестры, дяди и тети, тещи и тести, и кто еще есть на земле –