Сегур окликнула ее — бесполезно. Она уже начала подумывать о том, чтобы уйти, и быстро, но любопытство взяло верх. Внезапно ей страшно захотелось войти в просторное, округлой формы помещение под названием «склеп Гиммлера». И вот она осторожно вошла, прислушиваясь к звукам своих шагов по каменному полу, эхом отлетавших от стен.
Девушка вспомнила, что склеп являлся эпицентром владений Генриха Гиммлера. По периметру комнаты были расставлены двенадцать ярко освещенных каменных глыб, символизировавших двенадцать рыцарей Круглого стола. Сам Гиммлер, видимо, считал себя королем Артуром, и при мысли об этом у Айви похолодело сердце. Хорошо, что этого нацистского преступника сумели остановить до того, как он осуществил свой страшный план.
Она подняла голову. В центре куполообразного потолка виднелся круглый желтый камень с выбитым на нем знаком. Она напряглась, вытянула шею, чтобы лучше разглядеть, что это такое.
— При этом освещении видно плохо. Но поверьте моему слову, это свастика.
Айви вздрогнула, развернулась на каблуках и увидела бледное, как мел, лицо Кристофера Валодрина. А он меж тем продолжил:
— Над этим помещением располагается «Obergruppenfuhrersaal» — Зал верховных командующих. Пол его украшен еще одним замечательным символом, «Sonnenrad», или «Черным Солнцем».
— Все правильно, — пробормотала Айви. — Черное солнце для людей с черным сердцем.
— Но ты сама одна из них.
— Уж определенно нет!
— Ведь именно поэтому ты здесь, не так ли? — спросил Валодрин. — Чтобы узнать историю своего происхождения?
Айви напряглась. Ей была ненавистна сама мысль о том, что этот мерзкий тип так легко разрушил привычную ее жизнь.
— В Берлине вы говорили, что знаете мою семью… Вы лгали, да?
— Нет.
— Тогда скажите, кто мои родители?
Она завела руку за спину, достала револьвер и прицелилась в Валодрина. Руки ее дрожали. Тот и глазом не моргнул.
— Я знаю имена твоей матери и отца, — спокойно произнес он. — А также твоих брата и сестры.
Брата и сестры? Айви пыталась не показывать, как взволновали ее эти слова. Но узнать, что у нее есть родные брат и сестра, — это было для нее настоящим шоком. Всю жизнь она прожила, считая себя круглой сиротой. Семья. Кровные узы… Она взвела спусковой крючок.
— Расскажите, кто они.
— Расскажу, но пока буду краток. Отец и мать твои живы. Живут в Соединенных Штатах, на северо-востоке. У тебя есть старшая сестра и младший брат. Первая живет где-то на западе, брат — на востоке. Все у них благополучно и хорошо. Они обеспеченные люди.
От волнения Айви дышала часто и прерывисто.
— Этого мало, — сказала она. — Хочу знать их имена.
Валодрин шагнул вперед, ухватился за край округлого, освещенного солнцем колодца в центре помещения. И с интересом, присущим заядлому туристу, какое-то время изучал вырезанные в камне орнаменты. Спокойно так себе рассматривал. Точно не было нацеленного на него револьвера. А потом заговорил, даже не глядя на Айви:
— Каждое из имен написано на отдельной карточке, каждая карточка хранится в сейфе депозитария. Четыре карточки, четыре банковских сейфа, разбросанных по миру.
— Знаете, я не в игрушки пришла играть, — сказала Айви. — Кроме того, если именно вы были человеком, написавшим на карточках их имена, то эти самые карточки не так уж мне и нужны.
— А вот тут и начинается самое интересное, — сказал Валодрин, насмешливо растягивая слова. — Не писал я этих карточек. И имен не знаю.
Он с невинным видом развел руки. Давал понять, что ничего не может тут поделать. Просто посланник, призванный передать ей информацию.
— Вы лжете!
Валодрин покачал головой:
— Я видел их лица. Знаю все подробности и детали их жизни. А вот имен, увы, не знаю. Специально не пожелал знать, чтобы защититься в ситуациях, подобных этой.
Айви ослабила палец на спусковом крючке.
— Что вам от меня надо?
— Если хочешь узнать их имена, должна признать «Священные Фемы» своей семьей. Пусть временно верой и правдой служить нашей организации до тех пор, пока не придет час узнать имена родных.
— Я никогда и ни за что не присоединюсь к вам.
— Что ж, тебе решать. — Валодрин пожал плечами.
— Буду преследовать тебя до тех пор, пока не узнаю имен своих родных, — сказала Айви. И нажала на спусковой крючок. Но выстрела не последовало. Она жала и жала на него, но безрезультатно.
Валодрин расхохотался.
— Ты даже меня убить не можешь, а я всего лишь один человек. А в «Фемах» состоят тысячи. Но ты нужна нам. Для осуществления дальнейших планов нам нужна твоя смекалка и талант. Твой уникальный дар.
Она не сводила глаз с маленького серебряного револьвера — наверняка и он оказался частью плана коварного Валодрина.
— Никогда!
Кукловод направился к выходу.
— Запомни. Четыре задания за четыре имени. Это все, о чем тебя просят «Фемы». Думаю, сделка справедливая, так или нет?
Айви смотрела ему вслед, прислушивалась, как звук шагов становится все тише и тише.
— Где вас искать? — неожиданно для самой себя крикнула она вслед.
— Не волнуйся, — последовал ответ. — Сами тебя найдем, когда будет нужно…
Айви закрыла книгу. Она прочла две главы, но не помнила из них ни слова, все мысли были поглощены воспоминаниями о прошлом. Со времени той встречи в склепе Гиммлера она получила две карточки с именами — сестры и брата. И выяснилось, что жили они вовсе не так хорошо, как расписывал Валодрин. Обоим отчаянно не везло, они остро нуждались в деньгах, имели проблемы, связанные со злоупотреблением наркотиками. Ситуация с братом дошла до того, что Айви уже просто не могла с ним общаться. Сестру она видела в последний раз, высадив ее у очередного реабилитационного центра. Мало того, ни брат, ни сестра не знали абсолютно ничего о родителях — выросли сиротами, как она сама.
Она выполнила еще одну грязную работу для «Фем» в обмен на информацию о маме. На этот раз на карточке, хранящейся в банковском депозитарии, значились координаты места захоронения. Оказалось, мама умерла годом раньше от рака легких. Айви была настолько потрясена этим известием, что убила трех людей Валодрина и собиралась убить и его тоже. Но он избежал этой участи, умолив ее выполнить последнее, четвертое задание. Отец ее жив, уверял он ее. Еще одна работа — и она будет носить имя отца, пообещал он. Айви несколько недель обдумывала решение и наконец сдалась. И вот теперь получалось, что в рвении своем она зашла слишком далеко. И пути назад уже не было.
В приемнике затрещало. Она взяла его, поднесла к уху:
— Слушаю.