— Как бы ты хотел жить, когда все это кончится и все пути будут снова открыты?
Я надолго задумался.
— Не знаю, — вымолвил я наконец. — Правда не знаю.
— Где вы пропадаете? — накинулся на меня Реджинальд Блэк.
Я показал ему на часы. Было десять минут десятого.
— Адвокатские конторы тоже только в девять открываются, — сказал я. — А мне надо было уплатить долг.
— Долги оплачиваются чеком. Это куда удобнее.
— Я пока что не обзавелся банковским счетом, — огрызнулся я. — Только долгами.
Блэк меня поразил. Это был совсем не тот холеный светский господин с вальяжными манерами, каким я его знал. Сегодня это был собранный, очень нервный человек, хотя и не желающий выказывать свою нервность. Лицо его изменилось: куда-то подевалась вдруг припухлая мягкость, и даже ассирийская бородка казалась тверже и острей, уже не ассирийская, а скорее турецкая. Этакий салонный тигр, вышедший на охоту.
— У нас мало времени, — деловито сказал он. — Надо перевесить картины. Пойдемте!
Мы прошли в комнату с двумя мольбертами. Из соседнего помещения, укрывшегося за стальной дверью, он вынес две картины и поставил передо мной.
— Скажите быстро — только не думайте! — какую из них вы купили бы. Скорее!
Это были два Дега, оба с танцовщицами. И без рам.
— Какую? — наседал Блэк. — Одну из двух. Какую?
Я кивнул на левую.
— Эта вот мне нравится больше.
— Меня не это интересует. Я спрашиваю, какую из них вы бы купили, будь вы миллионером?
— Все равно левую.
— А какую вы считаете более ценной?
— По всей видимости, другую. Она просторней в композиции, не до такой степени эскизна. Да вы же сами все это лучше меня знаете, господин Блэк!
— В данном случае как раз нет. Меня интересует спонтанное, если хотите, наивное суждение дилетанта. Я имею в виду клиента, — добавил он, перехватив мой взгляд. — Да не торопитесь вы обижаться! Сколько эти картины стоят, я и сам знаю. А вот клиент — это всегда неизвестная величина. Теперь понимаете?
— Это тоже входит в мои обязанности? — поинтересовался я.
Блэк рассмеялся и в один миг превратился в прежнего шармера, правда, слегка коварного, не внушающего особого доверия.
— Почему бы вам не показать клиенту обе картины сразу? — спросил я.
Блэк посмотрел на меня, как на малое дитя.
— Это будет полное фиаско, — объяснил он. — Он же никогда не решится выбрать и в итоге не купит ничего. Показывают обычно три-четыре картины, и не одного мастера. Всегда разных. Если покупатель ни на что не клюнул, вы его отпускаете с Богом, а не кидаетесь показывать все, что у вас есть. И ждете, когда он придет снова. Этим и отличается настоящий торговец искусством от дилетанта: он умеет ждать. Когда клиент приходит снова — если он вообще приходит, — ему сообщают, что две картины из тех, что ему показывали в прошлый раз, уже ушли, — даже если на самом деле они стоят в соседней комнате. Или что они отосланы на выставку. Потом ему снова показывают две-три работы из первой партии, а к ним еще две-три, ну от силы четыре новых. Можно еще сказать, что какая-то из ваших картин сейчас как раз на просмотре у клиента. Это также оживляет интерес покупателя. Нет ничего заманчивее, как увести покупку из-под носа у конкурента. Все это называется «прикормить клиента». — Реджинальд Блэк выпустил облачко сигарного дыма. — Как видите, я вовсе не хотел вас оскорбить; напротив, хочу воспитать из вас хорошего торговца живописью. Теперь нам нужно поместить картины в рамы. Это закон номер два: никогда не показывать клиенту картины без рам!
Мы пошли в комнату, где висели рамы всех видов и размеров.
— Даже директору музея! — продолжал наставлять меня Реджинальд Блэк. — Разве что другому торговцу живописью. Рамы для картин все равно что платья для женщин. Даже Ван Гог мечтал о роскошных рамах. А купить не мог. Он и картины-то свои продать не мог. Какую раму вы выберете для этого Дега?
— Наверно, вот эту!
Блэк покосился на меня с уважением.
— Неплохо. Но мы возьмем другую. — Он засунул танцовщицу в массивную, богато декорированную барочную раму. — Ну как?
— Несколько пышновато для картины, которая даже не закончена.
На обеих картинах был хорошо различим красный факсимильный штемпель мастерской Дега. Он даже не сам их написал — ученики постарались.
— Как раз поэтому! — воскликнул Блэк. — Не бывает слишком пышной рамы, особенно для картины, которая, скажем так, скорее эскиз.
— Понимаю. Рама все скрадывает.
— Она возвышает. Она сама по себе настолько закончена, что придает законченность и картине.
Блэк был прав. Дорогая рама преобразила картину. Она вдруг вся ожила. Правда, теперь она выглядела несколько хвастливо, но это и было то, что нужно. Картина ожила. Ее перспективы не убегали больше в бесконечность — крепко схваченные прямоугольником рамы, они обрели опору и смысл. Все, что прежде, казалось, безалаберно и разрозненно болталось в пространстве, разом оформилось в единое целое. Прежде случайное стало непреложным, даже непрописанные места смотрелись так, будто они оставлены с умыслом.
— Некоторые торговцы экономят на рамах. Скупердяи. Они думают, клиенты не замечают, когда им подсовывают позолоченные штамповки, этаких гипсовых уродин. Может, осознанно они этого и не замечают, но картина-то смотрится бедней. Картины — они аристократки, — изрек Блэк.
Теперь он подыскивал раму для второго Дега.
— Вы что же, вопреки вашим принципам все-таки намерены показать две работы одного мастера? — спросил я.
Блэк улыбнулся.
— Нет. Но вторую картину я хочу держать в засаде. Никогда не знаешь, как пойдет торг. Принципы тоже должны быть гибкими. Что вы скажете об этой раме? По-моему, подходит. Людовик Пятнадцатый. Красота, правда? Эта рама сразу делает картину тысяч на пять дороже.
— А сколько стоит рама эпохи Людовика Пятнадцатого?
— Сейчас? От пятисот до семисот долларов. Все война проклятая виновата. Из Европы же ничего не доходит.
Я глянул на Блэка. Тоже причина проклинать войну, подумал я. И даже вполне резонная.
Картины уже были в рамах.
— Отнесите первую в соседний кабинет, — сказал Блэк, — а вторую в спальню жены.
Я посмотрел на него ошарашенно.
— Вы не ослышались, — сказал он. — В спальню моей жены. Хорошо, пойдемте вместе.
У госпожи Блэк была очень миленькая, можно даже сказать, женственная спальня. Между шкафчиками и зеркалами висело несколько рисунков и пастелей. Блэк окинул их орлиным взором полководца.