— Но это ведь безопасно, правда? — спросила Дафна. Она лежала на циновке рядом с Мау, недвижным и расслабленным, как тряпичная кукла, если не считать подергивающихся ног. — Это должно сработать?
Она старалась, чтобы голос не дрожал, но одно дело было храбриться — точнее, два дела, храбриться и сохранять решимость, когда речь идет лишь о возможности, — и совсем другое, когда краем глаза видишь деловитые приготовления миссис Бурбур.
— Да, — сказала Кале.
— Ты уверена? — спросила Дафна.
«Что это я ною, как маленькая?» Ей стало за себя стыдно.
Кале едва заметно улыбнулась ей и подошла к миссис Бурбур, сидящей на корточках у огня. Корзины сушеных… штук принесли из другой хижины, где они хранились, а Дафна знала правило: чем ядовитее и опаснее снадобья, тем выше их подвешивают. Эти висели едва ли не на крыше.
Кале заговорила со старухой тоном ученицы, обращающейся к уважаемой учительнице. Старуха перестала обнюхивать горсть того, что Дафне показалось пыльными бобовыми стручками, и искоса взглянула на Дафну. Не улыбнулась и не помахала рукой. Миссис Бурбур была занята делом. Она что-то сказала краем губ и швырнула все стручки в небольшой трехногий котел, стоявший перед ней.
Кале вернулась.
— Она говорит, что безопасно — не надежно. Надежно — не безопасно. Надо делать или не делать.
«Я тонула, и он меня спас, — подумала Дафна. — Зачем я задала этот дурацкий вопрос?»
— Пусть будет надежно, — сказала она. — Чтобы надежней некуда.
Миссис Бурбур на том конце хижины ухмыльнулась.
— Можно, я спрошу еще кое-что? Когда я буду… ну… там, что мне надо будет делать? Что я должна говорить?
Ей ответили:
— Делай то, что лучше. Говори то, что нужно.
И всё. Миссис Бурбур не расщедрилась на объяснения.
Старуха приковыляла обратно с половинкой устричной раковины в руках.
Кале сказала:
— Слижи то, что в раковине, и ложись на циновку. Когда капля воды упадет тебе на лицо… ты проснешься.
Миссис Бурбур осторожно вложила раковину в руку Дафне и что-то коротко сказала.
— Она говорит, ты вернешься, потому что у тебя очень хорошие зубы, — услужливо перевела Кале.
Дафна посмотрела на раковину. Та была тускло-белая и пустая, если не считать двух зеленовато-желтых комочков. Столько трудов, а в результате, кажется, и поглядеть не на что. Дафна поднесла раковину ко рту и поглядела на Кале. Женщина сунула руку в тыкву с водой, а потом простерла над циновкой Дафны. Она поглядела на Дафну сверху вниз; на конце пальца блестела капля воды.
— Давай, — сказала она.
Дафна облизала раковину, не ощутив никакого вкуса, опустилась на циновку и расслабилась.
И вдруг испугалась. Не успела ее голова коснуться циновки, капля сорвалась с пальца и полетела к ней.
Она хотела закричать:
— Мне не хватит вре…
Но тут ее поглотила тьма, и грохот волн сомкнулся над головой.
Мау бежал вперед, но голос Локахи не отставал.
«Мау, ты устаешь? Ноги болят, просят отдыха?»
«Нет! — ответил Мау. — Но… ты сказал, что есть правила. Что за правила?»
«Ох, Мау… Я только согласился, что правила должны быть. Это не значит, что я должен тебе их открыть
«Но ты должен меня поймать, верно?»
«Твое предположение истинно», — ответил Локаха.
«Что это значит?»
«Это значит, что ты отгадал правильно. Ты уверен, что не начал уставать?» «Да!»
На самом деле сила приливала к ногам Мау. Он чувствовал себя живым как никогда. Колонны полетели мимо еще быстрее. Он настиг стайку рыбок, которые в панике бросились врассыпную, оставляя серебристый след. А на темном горизонте забрезжил свет. Кажется, там дома, белые, большие, как те, из рассказа Пилу про Порт-Мерсию. Откуда взялись дома под водой?
Что-то белое мелькнуло и под ногами. Мау посмотрел под ноги и чуть не споткнулся. Он бежал по белым каменным блокам. Бежал так быстро, что их не удавалось толком разглядеть, а притормозить он не осмеливался, но размером эти камни были точно как якоря богов.
«Прекрасно, замечательно, — произнес Локаха. — Мау, а тебе не приходило в голову, что ты бежишь не в ту сторону?»
Последние слова были произнесены дуэтом. Протянулись руки и схватили Мау.
— Туда! — завопила Дафна прямо ему в ухо и потянула его обратно, в ту сторону, откуда он бежал. — Почему ты меня не слушал?
— Но… — начал Мау, упираясь, чтобы поглядеть на белые здания. Из них выходило что-то вроде столбика дыма… а может, просто большой пучок водорослей трепало течением… или луч света на них падал.
— Я сказала — туда! Ты что, хочешь умереть насовсем? Да беги же!
Но куда ушла сила из ног? Теперь он словно бежал в воде, в настоящей воде. Он взглянул на Дафну, которая почти тащила его.
— Как ты сюда попала?
— Умерла, очевидно… Да будешь ты бежать или нет! И что бы ты ни делал, не оглядывайся!
— Почему?
— Потому что я только что оглянулась! Быстрее!
— Ты взаправду умерла?
— Да, но я должна скоро поправиться. Скорее, миссис Бурбур! Капля уже сорвалась!
Тишина обрушилась, как молот из перышек, оставив отверстия, формой похожие на шум прибоя.
Беглецы остановились — не по собственной воле, а по необходимости. Ноги Мау, бесполезные, висели, не касаясь земли. Воздух посерел.
— Мы идем по стопам Локахи, — произнес Мау. — Он простер над нами свои крыла.
Слова сами полились у Дафны с языка. Она услышала их впервые лишь несколькими неделями раньше, на похоронах юнги Скэттерлинга, убитого мятежниками. Юнга был рыжий и конопатый и не очень нравился Дафне, но она плакала, когда волны поглотили парусиновый сверток. Капитан Роберте принадлежал к Братству Способствующих — члены братства верили Евангелию от Марии Магдалины, как… как Священному Писанию. [11] В церкви Святой Троицы этого куска никогда не читали, но Дафна сохранила его в закоулке памяти, а теперь он вырвался, оглушительный, как боевой клич:
— И тех, кого поглотит пучина, она не удержит!
Сломленные и разметанные будут исцелены!
Снова восстанут в вечное утро, облекшись в новые ризы!
В кораблях из тверди вознесутся они средь звезд!