В итоге констебль так и не пришел ни к какому решению; он продолжал пребывать в неуверенности и еще чувствовал себя ужасно виноватым. Что бы он ни делал, какие бы шаги ни предпринимал, ничто не могло освободить его от страха и воображаемых бед, терзавших его мозг.
Перед его глазами все время стояло лицо Флоры, и вся боль и стыд, которые на нее обрушились, огнем жгли его душу, так что он едва мог это выносить. Мёрдо был даже рад, заслышав шаги Питта, когда тот появился в участке и сообщил ему программу действий на предстоящее утро. Частью сознания констебль еще продолжал возмущаться, что к ним прислали этого чужака. Неужто наверху и впрямь считают, что полицейские в Хайгейте такие некомпетентные и беспомощные?! Но другая часть его сознания испытывала безграничное удовлетворение, потому что ответственность за расследование лежит не на них. Дело-то оказалось уж очень мерзким, и его раскрытие все еще представлялось ничуть не более близким, чем когда они стояли на мокрой улице и смотрели на обугленные руины дома Шоу, еще до того, как кто-то чиркнул спичкой и поджег дом Линдси.
– Да, сэр? – автоматически сказал он, когда Питт, обойдя угол, появился в холле, где Мёрдо его дожидался. – Куда направляемся, сэр?
– К мистеру Альфреду Латтеруорту, я полагаю.
Томас не стал задерживаться и сразу пошел к выходу. Он уже посетил местного суперинтенданта – долг вежливости, не более, но также в надежде на мизерный шанс, что за это время тому пришло в голову что-то новое, появилась какая-нибудь новая ниточка, которую стоило отследить.
Но суперинтендант посмотрел на него своим обычным недовольным и неприязненным взглядом и сообщил с некоторым удовлетворением о еще одном пожаре, в Кентиш-таун, что, возможно, может их привести к поджигателю, который, как он совершенно уверен, и есть виновник всех предыдущих пожаров. Еще суперинтендант сообщил об отрицательных результатах, полученных при выяснении вопроса, были ли сгоревшие дома застрахованы, и, следовательно, о необоснованности предположения, что Шоу или Линдси сами их подожгли с целью мошеннического получения страховки.
– Ну, я вряд ли стал бы предполагать, что Линдси сам себя сжег, чтобы получить страховку, – резко бросил в ответ Питт.
– Я тоже, сэр, – холодно ответил суперинтендант, глядя на него широко открытыми глазами. – Мы тоже так не считали. Но мы все же уверены, что пожары, устроенные поджигателем в Кентиш-таун…
– Конечно-конечно, – неопределенно заметил Питт. – Странно только, что из всех сгоревших домов только в двух не было людей.
– Ну, он же не знал, что Шоу был на вызове, не так ли? – раздраженно сказал суперинтендант. – Доктора не было дома, и все думали, что миссис Шоу тоже уехала. Она же только в последний момент отменила поездку.
– Единственными, кто полагал, что миссис Шоу уехала, были те, кто хорошо ее знал, – с некоторым удовлетворением заметил Томас.
Суперинтендант бросил на него бешеный взгляд и вернулся за свой стол. Питт молча вышел из его кабинета.
Теперь он был готов к бою – идти и опрашивать людей, внимательно смотреть и выслушивать их ответы; в этой области он был настоящий специалист. Томас уже несколько дней как оставил надежду, что что-то может появиться само собой, просто по ходу дела. У Мёрдо упало сердце, но избежать дальнейших расследований было невозможно, этого требовал долг. Он последовал за Питтом, нагнал его, и они вместе пошли по мокрому, засыпанному листьями тротуару к дому Латтеруорта.
Горничная встретила их, впустила внутрь и провела в утреннюю гостиную, где в камине ярко пылал огонь, а в вазе на тяжелом комоде в стиле Тюдоров стояли желтые хризантемы. Они не стали присаживаться, хотя прошло не менее четверти часа, прежде чем в комнате появился Латтеруорт, за которым следовала Флора, одетая в темно-синее шерстяное домашнее платье, бледная, но собранная. Она лишь раз взглянула на Мёрдо, и ее взгляд тут же скользнул прочь, а на щеках вспыхнул едва заметный румянец.
Констебль хранил молчание, ему было больно и неприятно. Он очень хотел ей помочь, ему даже хотелось кого-нибудь ударить… Шоу и Латтеруорта – за все то, что случилось, за то, что они никак ее не защищают, а еще и Питта – за то, что слепо прет вперед со своим чувством долга, невзирая на хаос, который эти его действия оставляют за собой.
На секунду у него в душе возникла даже ненависть к инспектору – за то, что тот причинял людям такую боль, словно не замечая того, что делает. Но потом он глянул в его сторону, всего на секунду, и увидел, что был не прав. Лицо у Питта было очень напряженное, синяки под глазами, черты лица выражают бесконечную усталость и глубокое понимание того моря страданий и слез, что возникло в прошлом и еще предстоит увидеть в будущем, а еще и осознание того, что он не в силах это остановить.
Мёрдо тяжко вздохнул и остался стоять молча.
Латтеруорт остановился на краю дорогого турецкого ковра и уставился на них.
– Ну а теперь вы с чем пожаловали? – осведомился он. – Я ж ничего не знаю, разве я вам эт’ не говорил? Не имею понятия, почему кто-то убил бедолагу Линдси, если это тольк’ был не Шоу, потому что старина Линдси видел его насквозь и ему над’ был’ заткнуть рот. Или эт’ проделал тот идиот Паскоу, потому что считал Линдси анархистом… Вон, посмотрите на ту лошадь. – Он указал на великолепную статуэтку на каминной полке. – Купил ее с первого крупного полученного дохода, когда фабрика начала хорошо работать и приносить прибыль. Мы тогда произвели отличную партию одежды и продали ее всю сами – там, на Мысе [20] . Эт’ принесло нам кругленькую сумму, вот так. Купил эт’ лошадку, чтоб напоминала мне про те дни, в сам’ начале, когда мы с Эллен – эт’ мать Флоры, – тут он глубоко вздохнул и медленно выдохнул, выигрывая время, чтобы взять себя в руки, – когда мы с Эллен еще не поженились. Кареты у нас не было. Вот так и ездили на одной лошадке – она впереди меня, а я в седле, позади, обняв ее руками. Хорошие были деньки! Всякий раз, как гляну на эт’ лошадь, вспоминаю их – и как будто снов’ вижу солнце сквозь кроны деревьев и эту иссушенную землю и чувствую запах разогретого лошадиного пота и аромат сена в налетевшем ветерке, вижу белые цветы на живой изгороди, как тольк’ что выпавший снег; они пахнут сладко, как мед, и вижу волосы моей Эллен, сверкающие, каштановые, и слышу ее смех…
Он стоял неподвижно, погруженный в прошлое. И никому не хотелось вторгаться в это его прошлое со всеми этими мерзкими и настоятельными проблемами настоящего.
Питт был первым, кто рассеял эти чары словами, которых Мёрдо не ожидал от него услышать.
– Как по-вашему, мистер Латтеруорт, зачем мистеру Линдси были нужны все эти африканские сувениры? О чем они могли ему напоминать?
– Не знаю. – Латтеруорт печально улыбнулся. – Может, о его жене. Это то, что мужчины обычн’ вспоминают.
– О его жене! – Питт был поражен. – А я и не знал, что Линдси был женат.