— В бар. Или не стоит, Робби? — Она повернулась ко мне.
— Конечно, — сказал я. — Конечно, мы еще поедем в бар.
Мы не спеша поехали по улицам. Был теплый и ясный вечер. На тротуарах перед кафе сидели люди. Доносилась музыка. Пат сидела возле меня. Вдруг я подумал — не может она быть больна. От этой мысли меня обдало жаром. Какую-то минуту я считал ее совсем здоровой.
В баре мы застали Фердинанда и Валентина. Фердинанд был в отличном настроении. Он встал и пошел навстречу Пат:
— Диана, вернувшаяся из лесов под родную сень…
Она улыбнулась. Он обнял ее за плечи:
— Смуглая отважная охотница с серебряным луком! Что будем пить?
Готтфрид отстранил руку Фердинанда.
— Патетические люди всегда бестактны, — сказал он. — Даму сопровождают двое мужчин. Ты, кажется, не заметил этого, старый зубр!
— Романтики — всего лишь свита. Они могут следовать, но не сопровождать, — невозмутимо возразил Грау.
Ленц усмехнулся и обратился к Пат:
— Сейчас я вам приготовлю особую смесь. Коктейль «колибри», бразильский рецепт.
Он подошел к стойке, долго смешивал разные напитки и наконец принес коктейль. — Правится? — спросил он Пат.
— Для Бразилии слабовато, — ответила Пат.
Готтфрид рассмеялся:
— Между тем очень крепкая штука. Замешано на роме и водке.
Я сразу увидел, что там нет ни рома, ни водки.
Готтфрид смешал фруктовый, лимонный и томатный соки и, может быть, добавил каплю «Ангостура». Безалкогольный коктейль. Но Пат, к счастью, ничего не поняла.
Ей подали три больших коктейля «колибри», и она радовалась, что с ней не обращаются, как с больной. Через час мы вышли. В баре остался только Валентин. Об этом позаботился Ленц. Он посадил Фердинанда в ситроэн и уехал. Таким образом, Пат не могла подумать, что мы уходим раньше других. Всё это было очень трогательно, во мне стало на минуту страшно тяжело.
Пат взяла меня под руку. Она шла рядом своей грациозной, гибкой походкой, я ощущал тепло ее руки, видел, как по ее оживленному лицу скользили отсветы фонарей, — нет, я не мог понять, что она больна, я понимал это только днем, но не вечером, когда жизнь становилась нежнее и теплее и так много обещала…
— Зайдем еще ненадолго ко мне? — спросил я.
Она кивнула.
* * *
В коридоре нашего пансиона горел яркий свет.
— Проклятье! — сказал я. — Что там случилось? Подожди минутку.
Я открыл дверь и посмотрел. Пустынный голый коридор напоминал маленький переулок в предместье. Дверь комнаты фрау Бендер была широко распахнута. По коридору протопал Хассе, согнувшись под тяжестью большого торшера с абажуром из розового шелка. Маленький черный муравей. Он переезжал.
— Добрый вечер, — сказал я. — Так поздно, а вы всё переезжаете?
Он поднял бледное лицо с шелковистыми темными усиками.
— Я только час назад вернулся из конторы. Для переселения у меня остается только вечернее время.
— А вашей жены разве нет? Он покачал головой
— Она у подруги. Слава богу, у нее теперь есть подруга, с которой она проводит много времени.
Он улыбнулся, беззлобно и удовлетворенно, и снова затопал. Я быстро провел Пат через коридор.
— Я думаю, нам лучше не зажигать свет, правда? — спросил я.
— Нет, зажги, дорогой. Совсем ненадолго, а потом можешь его спять выключить.
— Ты ненасытный человек, — сказал я, озаряя на мгновение ярким светом красное плюшевое великолепие моей комнаты, и тут же повернул выключатель.
От деревьев, как из леса, в открытые окна лился свежий ночной аромат.
— Как хорошо! — сказала Пат, забираясь на подоконник.
— Тебе здесь в самом деле нравится?
— Да, Робби. Здесь как в большом парке летом. Чудесно.
— Когда мы шли по коридору, ты не заглянула в соседнюю комнату слева? — спросил я.
— Нет. А зачем?
— Из нее можно выйти на этот роскошный большой балкон. Он полностью перекрыт, и напротив нет дома. Если бы ты сейчас жила здесь, ты могла бы принимать солнечные ванны даже без купального костюма.
— Да, если бы я жила здесь…
— А это можно устроить, — сказал я небрежно. — Ты ведь заметила, что оттуда выезжают. Комната освободится через день-другой.
Она посмотрела на меня и улыбнулась:
— А ты считаешь, что это будет правильно для нас? Быть всё время вместе?
— И вовсе мы не будем всё время вместе, — возразил я. — Днем меня здесь вообще нет. Вечерами тоже часто отсутствую. Но уж если мы вместе, то нам незачем будет ходить по ресторанам и вечно спешить расставаться, словно мы в гостях друг у друга.
Пат уселась поудобнее:
— Мой дорогой, ты говоришь так, словно уже обдумал все подробности.
— И обдумал, — сказал я. — Целый вечер об этой думаю. Она выпрямилась:
— Ты действительно говоришь об этом серьезно, Робби?
— Да, черт возьми, — сказал я. — А ты разве до сих пор не заметила этого?
Она немного помолчала.
— Робби, — сказала она затем чуть более низким голосом. — Почему ты именно сейчас заговорил об этом?
— А вот заговорил, — сказал я резче, чем хотел. Внезапно я почувствовал, что теперь должно решиться многое более важное, чем комната. — Заговорил потому, что в последние недели понял, как чудесно быть всё время неразлучными. Я больше не могу выносить эти встречи на час! Я хочу от тебя большего! Я хочу, чтобы ты всегда была со мной, не желаю продолжать умную любовную игру в прятки, она мне противна и не нужна, я просто хочу тебя и только тебя, и никогда мне этого не будет достаточно, и ни одной минуты я потерять не хочу.
Я слышал ее дыхание. Она сидела на подоконнике, обняв колени руками, и молчала. Красные огни рекламы напротив, за деревьями, медленно поднимались вверх и бросали матовый отблеск на ее светлые туфли, освещали юбку и руки.
— Пожалуйста, можешь смеяться надо мной, — сказал я.
— Смеяться? — удивилась она.
— Ну да, потому что я всё время говорю: я хочу. Ведь в конце концов и ты должна хотеть.
Она подняла глаза:
— Тебе известно, что ты изменился, Робби?
— Нет.
— Правда, изменился. Это видно из твоих же слов. Ты хочешь. Ты уже не спрашиваешь. Ты просто хочешь.
— Ну, это еще не такая большая перемена. Как бы сильно я ни желал чего-то, ты всегда можешь сказать "нет".
Она вдруг наклонилась ко мне.