— Прешрина, хозяйка дома, говорила, что Гортензия пришла домой рано утром.
— А во сколько она ушла? — резонно возразила Авита. — Может, как раз похищенное и уносила. Но даже если она и не убийца — может быть сообщницей.
— Калитка еще, — припомнил Ларш.
— Что — калитка?
— Я не смог отворить калитку. А Прешрина сказала: «Если секрета не знать — ни за что не откроешь». Значит, ночью в доме если и был чужой человек, то… не чужой!
— Ну, там забор несерьезный. Женщине, может, и не перелезть, а мужчина запросто переберется.
— Пожалуй, — кивнул Ларш.
— Как бы то ни было, Гортензию найти надо.
— Обязательно надо.
Ларш сам удивился тому, как захватила его чужая непонятная беда. В чем тут дело — в загадке или в Авите? Пожалуй, все-таки в загадке.
* * *
Народу в театр набилось, как орехов в мешок. На скамьях зрители теснились так, что не повертишься. Безбилетная братия не только облепила потолочные балки, но и нагло заняла проходы между скамьями. Потребовался бы не один десяток стражников, чтобы выставить эту ораву.
И только в ложах знатные господа устроились с удобством. Ульфанш был в превосходном настроении, шутил с женой и со своей свитой (здесь, в ложе, при нем были секретарь и двое-трое знатных юношей, в том числе Гурби из Клана Вепря). Посмеиваясь, указывал на гомонящую публику загорелой рукой с массивным кольцом на ней — знаком своей власти.
Супруга его Аштвинна молча улыбалась, предвкушая удовольствие (театр она любила), и поглядывала в соседнюю ложу, где в сопровождении трех франтов сидела карлица Арритиса из Клана Альбатроса.
Аштвинна молча торжествовала. Весь город знал, что этот спектакль — подарок высокородного Ульфанша супруге! И хозяйским взглядом оценивала занавес. Правильно говорит племянник: эта ветхая тряпка — на виду у всего города. Если заменить ее на что-то красивое, разговоры пойдут во все концы Аршмира — и это будет щелчок по носу «рыжей кукле». Молодчина Ларш, славно придумал…
Муж словно прочел мысли Аштвинны:
— А где Ларш? Почему не пришел? Уж племяннику нашлось бы место в ложе.
— Он пришел. Вот он, погляди: слева, во втором ряду…
На скамье и впрямь сидел парень в черно-синей перевязи «краба», стиснутый между двумя смазливыми горожаночками. В такой компании он явно не возражал против тесноты, что-то рассказывал хохочущим соседкам и выглядел вполне довольным жизнью.
— Хоть бы перевязь снял… — помрачнел Хранитель.
Он жалел о попытке проучить упрямца. Племянника Ульфанш любил, и размолвка больно царапала сердце.
Но Ульфанш тоже был упрям.
* * *
А за кулисами царила паника.
Лейфати натянул наряд гонца, только что починенный Авитой, — и в ужасе обнаружил, что надел его наизнанку. А поскольку перед спектаклем нет приметы хуже, Лейфати закатил такую истерику, словно все еще был героем-любовником и мог позволить себе капризы.
А новый герой-любовник Заренги тихо умирал от ужаса. Сутки он зубрил роль — но теперь мог только бормотать в ритме стихотворных строк: «Ой, что же будет, если я забуду? А я забуду, я уже забыл…»
В этом полуобморочном состоянии Заренги наступил Милесте на подол — и не был убит на месте только потому, что тогда спектаклю уж точно бы не начаться… Милесте было уже поздно переодеваться, это повредило бы прическу и грим. Поэтому «разлучница» сидела в кресле, а Уршита и Авита, стоя на коленях и тревожно прислушиваясь к доносящейся со сцены музыке, с двух сторон подшивали оторванные оборки.
Бики орал на «предводителя мятежников», который ухитрился сесть на головной убор королевы (бутафор приволок это сооружение в надежде, что королева в последний миг передумает).
Эртала уже успокоилась после несостоявшейся драки с Бариллой и теперь держалась великолепно. Утешила Милесту и поправила ей прическу. Про раздавленный головной убор сказала, что «предводитель мятежников» заслуживает награды за то, что уничтожил этот кошмар. А на полные яда поздравления «королевских прислужниц» отвечала с показным благодушием: «Спасибо, и вам того же… Как я уговорила Раушарни взять меня на роль?.. Ах, что вы, что вы, при чем тут постель? Это он меня уговаривал. Дескать, полон театр баб, а играть некому… нет-нет, я уверена, это он не про вас…»
Но именно Эртала, такая собранная и спокойная, едва не погубила премьеру.
* * *
Королева вышла на сцену в сопровождении двух прислужниц (Бариллы среди них не было, чтобы зрители глядели на дебютантку, а не на свою давнюю любимицу) и двух придворных (одним из которых был Мирвик). Зал взорвался приветственными криками и аплодисментами. Эртала, безусловно, была хороша: в пышном черном парике, с глазами, которые увеличивал умело наложенный грим, в темном, расшитом золотой нитью платье и в стеклянных украшениях, которые издали казались великолепными драгоценностями.
Королева прошла на авансцену. Устремила проникновенный взор в зал, выжидая, когда умолкнут крики.
За кулисами утихла труппа, ожидая, что вот-вот прозвучат первые строки монолога:
Ах, сердце жжет мучительная дума:
Я государыня или рабыня?
Король-супруг пренебрегает мной,
Пленившись беззастенчивой улыбкой
Развратницы коварной и бесстыдной!
И тут произошло ужасное. Эртала, такая смелая, такая уверенная в себе, впервые в жизни взглянула в жадные, ожидающие, бесчисленные глаза зрительного зала — и забыла слова!
Нет, девушка не стояла столбом, тупо глядя перед собой. Эртала играла. Она хмурилась, раздраженно открывая и закрывая веер. Она прошлась по авансцене, как тигрица по клетке.
Эртала держала паузу. Но она не могла держать ее бесконечно.
Зрители этого еще не поняли. Зато поняли актеры.
Беззвучное отчаяние. Побелевшее лицо Милесты, побагровевшее — Раушарни. Гневный шепот Бариллы: «Пустите меня! Пустите, пока не поздно!..» Яростно вскинутые кулаки Афтана. Шевелящиеся в молитве губы Уршиты. Скорбно закушенная губа комика. Злорадно светящиеся глаза «мелких актрисулек»: любая из них лучше сыграла бы королеву, вот!..
А на авансцене девушка, сердце которой сковал ужас, молила богов о спасении.
И спасение пришло, откуда не ждали.
Мирвик вдруг отделился от оставленной в глубине сцены свиты, приблизился к Эртале, упал перед нею на колено, заговорил сочувственно, с плохо скрытой страстью:
О королева, отчего твой лик
Затмился пеленою огорченья?
И почему не замечаешь ты
Своей благоговейно ждущей свиты,
Готовой хоть на гибель за тебя?
Иль сердце жжет мучительная дума?
Эртала мгновенно поймала подсказку и поддержала игру. Гневным движением веера отослала прочь забывшегося придворного. И когда тот, поднявшись на ноги, с поклоном отступил в глубь сцены, королева бросила в зал страстные слова: