Он спускался с золотой горы. И роскошное одеяние не в силах было скрыть неуклюжести его тела. Сияли топазы, полыхали огненные лалы, но больше не ослеплял блеск драгоценных камней Янгара. Видел он пухлый мягкий живот, перетянутый роскошным поясом, впалую грудь, плечи, прогнувшиеся под тяжестью парадного убранства, и короткую, в складках, шею.
Кейсо тоже был толст, но его полнота не вызывала у Янгара такого отвращения.
Остановившись на середине пути, Вилхо позволил рабам подхватить себя под руки. Его ладони вяло обвисли. Поплыла золотая краска на лице. И пот покатился по широкому лбу. До Янгара доносилось сиплое дыхание, а сквозь приторную сладость благовоний пробивался кисловатый запах разъеденного болезнью тела.
Рабы помогли кёнигу спуститься. И они же поддержали его, когда Вилхо, морщась и кривясь, ступил на красную дорожку. Он подошел к Янгару и, заглянув в глаза, сказал обычным своим скрипучим голосом:
– Ты замиришься с Ину, понял?
Влажные пальцы вцепились в щеку. И на миг показалось: Янгар снова в прошлом, на рынке Бейсам. И не в тронном зале Оленьего дворца стоит, но на деревянном помосте. И не Вилхо Кольцедаритель рядом, но старший евнух Тершен-паши пальцами в рот лезет, пытаясь понять, хороши ли у раба зубы.
Старший евнух каждую неделю отбирает мальчишек: велик гарем у хозяина.
И потянуло оскалиться, впиться, как тогда, в унизанные перстнями пальцы.
Сдержался Янгхаар, только отшатнулся.
– Замиришься, – совсем иным тоном повторил Вилхо. И пальцы свои о камзол Янгара вытер. – Не забывай своего места, Янгхаар. Мы тебя вознесли. Но мы тебя и уничтожить можем.
– Кто тогда будет сторожить твой дом, кёниг?
Вилхо повел плечом и спокойно ответил:
– Поверь, найдутся желающие.
Не прошло и трех дней, как встретились два заклятых врага.
Встал перед золотым троном Ерхо Ину. Склонил голову Тридуба перед кёнигом и положил к подножию дюжину шкатулок, драгоценными камнями наполненных. Бросил к ногам Вилхо шкурки чернобурок и соболей.
Принес Янгхаар чудесные ткани: яркие шелка и бархат мягкий, как первая трава, златотканый атлас и скользкую переливчатую тафту, которую делали за морем. Привел он дюжину жеребых кобылиц и полдюжины тонконогих восточных жеребцов.
Доволен остался Вилхо. Принял он дары и, велев подняться, подал Ину правую руку, а Каапо – левую.
– Мы, – обратился он к Янгару, – волей богов поставлены над Севером и данной нам властью освобождаем тебя от клятвы, принесенной столь неосторожно. Мы говорим, что неугодна месть богам.
Жрецы, сидевшие у подножия трона на мягких белых коврах, закивали. И Советники подхватили слова Вилхо.
– Отправь в храм Маркку черного быка. И матери всего сущего – дюжину белых голубей. Для Акку – клинок, кровью обагренный.
Поклонился Янгхаар, показывая, что сделает так, как кёниг велит. И вряд ли кто видел усмешку на его губах. Кёниг же нахмурился и громко произнес:
– Да будет отныне между вами мир вечный!
И руки соединил.
Сдавил Тридуба ладонь Янгхаара так, что затрещали кости. Крепким было и ответное пожатие. Смотрели двое друг другу в глаза. Улыбались. И всякому было ясно: страшным будет мир меж ними.
– Будь у меня еще одна дочь, – усмехнулся Ерхо Ину, сжимая ноющие пальцы в кулак, – отдал бы ее тебе. А пока возьми виру за свою обиду.
Три сундука, наполненных золотым песком, внесли в зал.
– Что передать твоему сыну? – Янгхаар не удостоил виру и взгляда.
– Тот, о ком ты говоришь, больше не мой сын.
Не ответил Янгар, но подал знак, и поставили перед Ерхо Ину сундуки с монетами.
Довольным выглядел Вилхо.
Вот только люди, к кёнигу близкие, шептались, что слишком уж вольно стал держаться Черный Янгар. И, подчинившись воле кёнига на словах, на деле он задумал недоброе – нарушить слово, перед троном сказанное. А иные и вовсе говорили, что будто бы вышел час славы Янгхаара Каапо. И пусть пока еще он в силе, но вскоре иссякнет эта сила. Третьи добавляли: громко поет Пиркко-птичка. Готов кёниг слушать ее.
Но никто не удивился, когда покинул Черный Янгар город.
Куда ушел?
Кто знает.
Только Вилхо, услышав новость, помрачнел да швырнул в слугу серебряным кубком. Расплескалось вино по белому ковру. Алое. Еще не кровь, но дурно стало кёнигу. И Пиркко, стоявшая за спиной его, положила руки на плечи, сказав так:
– Не стоит он твоего гнева. Волк ведь. Погуляет и вернется.
– Я не разрешал ему уходить.
Нежны были ее пальцы, бережно касались они мягкой кожи Вилхо, заставляя его позабыть о горестях. И подумалось: отчего б не жениться?
Хороша женщина.
И род Ину силен кровью. Наследник крепкий родится. Пора уже о наследнике подумать.
– Наверное, – нежно пропела Пиркко, – он не привык спрашивать разрешения. Думает, что сам над собой хозяин.
Правду сказала. Только от этой правды вдруг всколыхнулась обида. Разве не Вилхо принял под крыло свое оборванца, о котором только и можно было сказать, что нагл он да свиреп? Разве не доверил ему своих воинов? Не возвысил, одарив и золотом и землями? Кем был бы Янгхаар Каапо без своего кёнига? И чем же он платит за ласку?
Тем, что смотрит, не пытаясь скрыть брезгливость? Или тем, как явно демонстрирует, что отвратительны ему прикосновения самого кёнига?
Неповиновением?
И скоро ли оно в открытый мятеж перерастет?
– Он нужен мне, – сказал Вилхо, позволяя вытереть винные пятна с кожи и халата. Кольнула сердце обида: испорчена дорогая ткань, а все из-за дикаря, который так и не сумел своим стать.
– Зачем? – Пиркко поднесла новый кубок.
Когда он вновь стал пить вино?
А какая разница, разве кёниг не может делать то, что пожелает?
Может. Это говорили синие глаза Пиркко.
– За тобой стоят верные люди. И разве не будет достаточно их, чтобы твой покой сберечь? Отпусти Янгара, если так уж ему свободы хочется. Только пусть за ним приглядят.
Мизинец Пиркко рисовал узоры на груди кёнига. И сердце замедлялось, наливалось странным холодом. Мысли и те становились тягучими.
Хотел возразить кёниг, но лень стало.
И рука, лежащая на груди, была странно тяжела. Подумалось вдруг, что правду говорит Пиркко. Получит Янгхаар свободу, коль желает, а служить Вилхо будут иные, верные люди. Что же до этого отступника, то Вилхо позволит ему жить так, как хочется Янгару. Если, конечно, сам Янгар не умышляет дурного против кёнига.