Вблизи круглый фундамент оказался достаточно высоким — почти в человеческий рост, он сохранил облицовку из черного мрамора и узкий марш крутой лестницы. Дарган поднялся по ступеням. Стены помещения, скорее всего храма, исчезли напрочь, зато сохранились красно-коричневая плитка на полу и черно-белый орнамент в виде морских волн, бегущих в застывшем танце по кругу, и даже некое подобие алтаря, вытесанного из черно-красного монолита, лишенное прежних украшений, но нигде не поврежденное.
Дарган замер перед этим алтарем, не в силах ни коснуться гранита, ни уйти.
Что было здесь прежде? Какое святилище? Судя по древности строений — здесь вряд ли поклонялись Всевышнему. Теперь, когда не осталось жрецов, чтобы возлагать на этот алтарь дары и жертвоприношения, проливая здесь молоко, мед или кровь, уже некому было ответить на немые вопросы. Дарган обошел по кругу темный камень — тот манил и пугал, угрожал и таился. Какие бы бури ни бушевали над ним, рушились стены, горела кровля и, быть может, фанатичные жрецы падали здесь замертво, принося свою кровь как последнюю жертву, камень ничто не повредило, нигде не осталось не то что сколов, но даже отметин и царапин.
Возможно, этот жертвенник возвели еще в те дни, когда созданный Бетрезеном мир был наполнен лишь радостью и светом. На этот алтарь ложились полевые цветы, проливалось парное молоко, сыпались зерна из первых колосьев собранного хлеба. Бетрезен так гордился сделанным, что отправился к Всевышнему хвастаться красотой мира, который только что сотворил. Видимо, тщеславие лучшего ангела было неимоверным, и хвастался он так долго, что в Невендааре успели миновать десятилетия и пышным цветом расцвести горькие цветы зависти и злобы. Ибо, когда Бетрезен наконец решил представить свое творение пред очи Всевышнего, тот пришел в ярость, узрев Невендаар, погруженный в хаос.
Дарган уже в третий раз стал обходить так зачаровавший его камень, когда понял, что опять ощущает странное тепло в талисмане. Только в этот раз не было ласкового согревающего тепла, а был тревожный распаляющий жар — совсем иная магия владела этим местом, и теперь, призванная из глубины алтаря мыслями Даргана и таинственным артефактом эльфов, пыталась наполнить «Свет души» своей тяжелой, как выдержанное крепкое вино, энергией.
Дарган, ни на миг не задумываясь, прошептал заклинание, концентрирующее магию. Затем опустился на колени, обнимая алтарь, и талисман коснулся гранита.
В тот же миг медальон показался Даргану огромным булыжником, будто крошечная скорлупа из белого металла мгновенно впитала в себя такую тяжесть, что было уже не распрямить хребет и не поднять головы. Дарган через силу оттолкнулся от камня руками, попятился, на четвереньках сполз по ступеням лестницы и растянулся на невысокой траве, что пробивалась через каменный узор дорожки. Странная тяжесть постепенно отпустила и сошла на нет.
Но медальон — Дарган чувствовал это — наполнился магией куда полнее прежнего.
Сколько так лежал алкмаарец — неведомо. Никто не осмеливался к нему приблизиться, даже Тейра.
Наконец Дарган поднялся, спустился к остальным и сел рядом с Ренардом — кажется, следопыт был единственным из мужчин, кого не смущало присутствие нежити.
Путники перекусывали сухарями, запивали водой — невдалеке был колодец, и на дне (колодец был очень глубок) нашлась прозрачная вкуснейшая вода.
— Что здесь было прежде? — обратился алкмаарец к монахине.
Вряд ли мальчишки Эмери и Джастин хоть что-то знали об этом странном месте, а Гоар не производил впечатление интеллектуала. Бывший эльф Идразель не расскажет о чужих святынях — это точно.
— Ходи, ходи здесь подольше, — хмыкнул Гоар. — Глядишь, эта штука тебя и убьет.
— Или, наоборот, даст силы! — вступилась за Даргана Тейра.
Кажется, она вот-вот была готова сама схватиться за меч и напасть на пленника.
— Меня нельзя убить, в том смысле, какой ты вкладываешь в свои слова, — заметил Дарган, — моя смерть уже состоялась. Пугать нежить смертью — все равно что пугать алкмаарца пустыней, а гнома — подземельем.
— Эльфа — лесом, — добавил Идразель.
Кажется, впервые в его голосе прозвучало какое-то чувство. В этот раз — печаль.
— Это алтарь Бетрезена, построен в те дни, когда он был еще светлым ангелом и служил Всевышнему, — сказала Цесарея. — Такие алтари…
— Не говори ему ничего! — оборвал ее Гоар.
— Но почему?
— Он враг. Они все враги…
Надо же! Дарган угадал. Первоалтарь Невендаара.
— Эти алтари уже ничего не значат для Всевышнего, — возразила Цесарея. — Они просто старые камни, ибо только из милости Всевышнего мы получаем свою магию.
— Откуда тебе знать? Можно подумать, тебе доступны мысли Небесного Отца! — упорствовал Гоар.
Неведомо, сколь долго они бы еще препирались, но тут где-то вдалеке пропела труба. Так далеко, что показалось, будто созывает она отряды с самого края земель Невендаара, там, где в синем безбрежном океане живут созданные богиней Солониэль мерфолки.
Но то были не трубы мерфолков, коими рыбохвостые твари приманивают корабли, отнюдь. С высоты, с площади древней и мертвой крепости видели Дарган и его спутники, как выплескивается из прохода меж двумя холмами бурная река легионов проклятых, и колеблется над ее волнами кровавый стяг с гербом на дымном поле. В первых рядах шли одержимые — вчерашние крестьяне в коричневых куртках, вооруженные лишь короткими мечами из плохой стали. В любом бою — они всего лишь мясо для наполнения рвов. Потом был промежуток в построении, и только затем появились какие-то мерзкие коричневые твари с двумя парами рогов на мерзких жабьих головах — Дарган в прошлый раз во время битвы с проклятыми их не видел. У коричневых были серые кожистые крылья и длинные хвосты. А вот чем они вооружены, разглядеть не удавалось. За коричневыми двигалась шеренга берсерков в металлических нагрудниках, каждый вооружен был двумя боевыми топорами. Третий ряд — почти несокрушимые рыцари ада с кожистыми крыльями за спиной. И где-то подле знамени разглядел Дарган кроваво-красную морду и огненные глаза главнокомандующего — Герцога проклятых, его огромные красные крылья каждым взмахом подгоняли армию в сражение. Огромный огненный меч время от времени поднимался над головой, не разя, но только указуя. Герцога окружали два десятка черно-кровавых демонов, явившихся из мира, где вокруг — лишь пепел и лава.
На другом конце поля тем временем выстраивалась вторая армия под стягами белыми с голубым, острый глаз жителя пустыни разглядел издалека герб Империи — золотого льва на синем поле, орлиные крылья и шлем, увенчанный короной. Рядом колебались белые стяги с двойным крестом.
— Наши… — прошептал Джастин, глядя на стяги, и поднялся, как околдованный.
Но веревка, которой были связаны друг с другом пленники, натянулась, и юный рыцарь вынужден был опуститься на колени. Не отрывая глаз, продолжал он смотреть вниз, на поле.