В первом ряду имперцев шли лучники в кожаных нагрудниках, которые легко пробить и стрелой, и мечом, за ними — стрелки с куда более сильными луками, и следом — отряды всадников; рыцари, закованные с головы до ног в латы. Их кони, покрытые зелеными попонами, плясали от нетерпения, бесились и норовили укусить друг друга. Подле каждого всадника суетились оруженосцы и прислуга, не столько помогая, сколько мешая.
Внезапно прозвучал сигнал трубы — и войска Империи пришли в движение, устремившись навстречу проклятым.
— Наших слишком мало, — растерянно прошептал Джастин.
Остальные пленники молчали, но, позабыв про еду и питье, смотрели, как зачарованные, на то, что творилось в долине.
Лучники на ходу принялись стрелять. В этом было преимущество Империи — у проклятых не было легких стрелков, и потому имперцы пытались издали нанести как можно больший урон. Первый ряд заторопился, переходя на бег, но трава на поле была слишком высокой, и лучники тут же сломали линию, образовались просветы, в которые легко мог вклиниться противник. Но этого, кажется, не понимали командиры пехотинцев. Они лишь торопили солдат приблизиться на расстояние верного выстрела, и лучники метали стрелы, будто соревновались, кто быстрее опустошит колчан. Большинство стрел не долетало до врага, вонзалось в землю, лишь два десятка, не более, нашли жертвы среди первого ряда одержимых.
Но, как оказалось, эти мерзкие коричневые твари были вооружены арбалетами. Этих стрелков у проклятых было немного, но урон они наносили огромный. В этом Дарган убедился через пару минут, когда одержимые опустились на одно колено, арбалетчики все разом вскинули арбалеты, вспыхнули огненные дуги и полетели горящие огненные болты в пехотинцев Империи. Каждый выстрел достиг цели, десятки упали разом, прореженная цепь бегущих стрелков на миг замерла в нерешительности.
— Вот так и нас когда-то… — прошептал следопыт.
— У этих уродов какое-то странное прозвание, — сказал Гоар. — Их почему-то называют советниками. Стреляют они классно. Покруче наших следопытов будут.
И он выразительно глянул на Ренарда.
Тот не возражал:
— Да, пожалуй, они круче нас. И арбалеты свои натягивают с помощью магии.
Пехотинцы имперцев начали пятиться. Кто-то, все еще стоя на месте, вновь принялся стрелять, но большинство повернуло и помчалось назад, спотыкаясь и падая.
А им навстречу уже неслись имперские рыцари. На копьях трепетали белые флажки. Развевались зеленые попоны скакунов, сверкали на солнце доспехи рыцарей и налобники коней.
— Всевышний! — проорали сотни глоток.
Войска проклятых тоже покатились вперед, как штормовой вал, закипающий, когда, пронзенное стрелой, чье-то тело рушилось под ноги бегущим. Вал просто вздымался чуть выше, чтобы перехлестнуть через упавшего и низринуться дальше.
— Бейте их, бейте, — шептал непрерывно Джастин, глядя, как надвигается страшный вал под красно-дымным стягом.
Казалось, одержимые вот-вот настигнут лучников, но рыцари, что скакали следом в два ряда, оставили коридоры, в которые нырнули уцелевшие пехотинцы, и в следующий миг второй ряд занял просветы и опустил свои длинные копья.
— Кое-чему научились, — кивнул Ренард, вспомнив первую свою битву.
Но кому-то не повезло: тем, кто споткнулся на бегу или отступал слишком медленно и не успел добежать, кто стрелял до последнего и пустился в бегство слишком поздно, — все они сгинули под копытами рыцарских коней с раздавленными грудными клетками и раскроенными черепами. Последних лучников настигли одержимые и пронзили короткими мечами. Но о рыцарскую лаву легкая пехота проклятых разбилась как о скалу. Копья пронзали одержимых легко, будто плоть их сделалась податливой и жидкой как каша, но при этом тела убитых повисали на копьях и не давали нанести новый удар, видимо, кто-то постарался наложить особые заклинания и приклеивал своей магией убитых к копьям имперцев. На скаку тело было не сбросить — и далеко не у каждого доставало силы поднять копье с повисшим на нем трупом, чтобы поразить новую цель. Копья теперь были не более опасны, чем жердины забора, и годились разве что на то, чтобы дразнить нападавших. Рыцари бросали копья и выхватывали мечи. Но во втором ряду стояли берсерки — их можно было достать копьем, но с мечом не стоило кидаться на этих проклятых — они умудрялись одним боевым топором парировать удар меча, а вторым подло рубануть по ногам рыцарского коня. Если грудь коня защищал металлический нагрудник, а морду — налобник, то ноги оставались практически незащищенными. Иногда лезвие топора путалось в складках суконной попоны, но чаще удар достигал цели. Даргану казалось, что даже издали он слышит хруст перерубаемых костей. Несчастные животные валились на землю, подминая под себя всадников. Лишь единицам из рыцарей удавалось подняться, чтобы тут же погибнуть от удара боевого топора.
Тем временем коричневые твари снова и снова посылали в рыцарей свои огненные болты, не всегда магический заряд пробивал доспехи, укрепленные не только закалкой, но и магией, но третий или четвертый болт непременно выбивал рыцаря из седла. Берсерки уже прорвались через рыцарский строй и, ярясь от злобы, били несчастных лошадей по крупу, валили на землю и, вконец обезумев, рубили павших воинов и их скакунов на куски.
Пологие склоны холмов, окружавшие с трех сторон долину, усиливали звуки, и даже на большом расстоянии Дарган и его спутники слышали крики людей, звон оружия и пронзительное ржание лошадей. С каждым мгновением звук становился все яростней, превращаясь в сплошной рев, в котором тонули отдельные голоса, крики ярости или боли. Земля плавилась и обгорала под ногами проклятых, и туча праха и пепла поднималась в воздух. Правда, дующий в лицо проклятым ветер относил тучи пыли назад, в ущелье, из которого легионы появились.
Еще миг, и войска Империи стали отступать. Несколько паладинов на крылатых конях устремились в гущу сражения. Ультрамариновые доспехи паладинов издалека казались сделанными из драгоценных аметистов. Мечи, струящие белые молнии, загуляли по головам берсерков. Однажды, на берегу Горгового моря, Дарган видел подобное: огненные молнии, бьющие из низкой синей тучи, полосовали идущий к берегу вал.
Один из паладинов особенно зверствовал — он шел в битву без шлема, но все время был впереди, и каждый удар его сияющего белым огнем меча валил на землю противника.
— Это же Альберт! — воскликнул Джастин. — Видите, у него половина лица сожжена. А рядом… рядом Дайред, мой брат… — На глаза юноше навернулись слезы.
Джастин задыхался — гордость за брата и обида за себя и за своих спутников разрывала его сердце. Его брат убивает берсерков, как шавок, а они сидят тут и глядят на кровавую битву, будто горожане на представление марионеток в ящике кукловода в базарный день.
Вмешательство паладинов на время затормозило проклятых. Под их прикрытием обычные рыцари (всего несколько уцелевших всадников в крови и пыли) развернули коней и понеслись назад. Им вслед устремилось несколько пеших, скорее ковыляя, нежели шагая, и пара-тройка оставшихся без наездников коней. Это мало походило на маневр, уж скорее напоминало самое примитивное бегство.