Слава богу, в жилах моих течет та же древняя кровь, что и у короля. Так что поди дознайся, а я буду молчать, и мальчики мои никогда не узнают правду! Шутка ли – один из них королевский сын! Зато другой…
Когда я впервые представила их ко двору, никто не догадался, ведь, согласно легенде, в жилах королевской семьи течет кровь золотого дракона! До сих пор это оставалось всего лишь легендой. В тот день все гости и свита могли убедиться в ее достоверности. Но никто не открыл, что за этой тайной кроется другая. Только сейчас его величество узнал, кто была та дама под вуалью тридцать лет назад.
Теперь они требуют, чтобы я открыла, кто же наш будущий король: Герой – победивший во всех турнирах или Дракон – мистическое существо, копия родоначальника?
Король примет любого, оба моих сына подарок для страны. В библиотеке моего несчастного мужа, как это водится в королевском роду, есть полное собрание Драконологических книг с описанием драконоподобных отпрысков и человеческой ветви нашего рода, которые до тонкости совпадают с характеристиками моих сыновей. Я не претендую, конечно, на ученую степень, но такие вещи, как «Око», «Гольд», «Феникс» или «Игры», мы изучаем со школьной скамьи.
В одной главе «Игр» Дракон, например, является сыном астролога и философа Карла Лоэ, в другой увлекается астрологией и алхимией, раскрывая свои способности ради благосклонности прекрасной дамы. Ну, разве это не мой мальчик?! А Герой? Однажды луна отразила на лезвии меча нежный облик принцессы, и он, буквально: «… уже не мог помышлять ни о ком другом»! Разве не прекрасной участи достоин победитель. С утра оба умоляли открыть им тайну. Но что мне делать, ведь я люблю их одинаково. Быть может, Дракон, менее счастливый, уродливый, вечно терпящий стыд, всеобщее презрение и страх, обретет в награду трон, но тогда по закону другой сын признается незаконнорожденным и угрозой трону, он должен быть убит или изгнан из страны.
Но если признаю королем его, исчезнет Дракон, по закону вознесшемуся брату противостоит отверженный. Нет. Я не могу сказать правду! Не могу, давняя ошибка слишком дорого обойдется одному из моих детей. Приятно, однако, видеть, как преобразился от новых известий Дракон, вечно скрюченный за колбами и книгами, что будет с ним, если королем нарекут брата? А Герой, ведь его слава и блестящие возможности навсегда потухнут, окажись королем Дракон! Да, я виновата. И вот в чем – под окном гремят трубы, это принцы спешат на турнир. Я не скажу им правды, пусть тот, кому суждено сегодня умереть, все-таки верит в душе, что он и есть наш будущий король. Люди проклянут мое молчание. Но что мне до них, я сама и есть проклятие – я мать Героя и Дракона – мать войны.
Закончилась еще одна история, пересказанная ночью. Пустота получила постоянно меняющиеся черты чередующихся масок. Поцеловав старинный мушкет, герой положил его на кон справа от доски. Тряхнула серебром луна. Новая партия. Сколько их будет? Например, Дракон может выступить в роли порождения сатаны, а Герой будет божественным освободителем. Принцесса – монахиней, в душе которой, как на поле битвы, происходит знаменитое сражение, или Красавицей, принесенной в качестве выкупа жителями города. А может, Дракон – не кто иной, как давний любовник Принцессы, ее вечная страсть?.. Тогда как Герой – муж или жених накануне свадьбы. Или…
«Все течет, втекает и вытекает, все имеет свои приливы, все поднимается и падает – маятникообразное колебание проявляется во всем. Мера колебания направо, есть мера колебания налево. Ритмы компенсируются».
Гермес.
Эта исповедь – последнее и единственное мое письменное творение, последнее, что я еще могу сделать, сказать, за исключением, конечно, собственной жизни, в которой не хватает лишь точки. Но зато эта жизнь – мое собственное изобретение, не приписанное, не навязанное извне.
Итак, я королевский палач, прозванный за свое уродство и жестокость Драконом, – это то, что знают все. Что же в тени? Алеф Лоэ – единственный сын и ученик философа и астролога Карла Лоэ.
По понятным причинам я скрываю подлинное имя. Не из-за внешности, нет, с моим происхождением, деньгами, славой отца я мог бы спокойно занять свое место в свите короля. Тогда складывается впечатление о кровожадности и особой склонности к убийству, и снова нет.
Давно, когда я еще жил со своим отцом, в моей комнате имелся один магический предмет, некий вход в форме глаза, застекленное окно, за которым располагалась комната, подобная той, где я находился.
Зеркало дало мне идею о существовании реального двойника, составляющего со мной в каком-то смысле единое целое, с той только разницей, что один из нас представляет собой плюс, а другой минус. Так, рассуждал я, если я сыт – он голоден, как две стороны сосны, смотрящие на запад и восток. Получалось, что, родившись в богатстве, окруженный доступным знанием библиотек и любящего отца, я несознательно лишаю всего этого мою вторую половину и, где-то я, оборванный и грязный, сплю под серым небом.
Но тот я красив, спорил я с собой, быть может, он любим, как никогда не буду любим я. Мысль найти его превратилась в манию, и наконец я решился.
Во-первых: отказаться от заранее заготовленной мне легкой участи (претила сама мысль, о предписанности существования) достичь самого низа и, если повезет, проследить, таким образом, стремительное восхождение двойника. Один из нас или оба, соединившись в одно, достигнут в итоге розы.
С тех пор я не раз видел смерть и боль, и они не могут меня испугать. Долгие годы приучался я считать и себя покойником, только эта мысль и вера в то, что для меня как сына придворного все кончено, что я вырвался из-под контроля судьбы, помогала мне держаться. У меня никогда не было ни жены, ни любимой. Женщины не смотрят на меня, а те, кто вынужден смотреть, скоро погибают в мучениях, некоторым я из сострадания закрываю глаза.
Но вот однажды на площади, залитой солнцем, во время казни какого-то изменника или колдуна я увидел ее. Вернее сначала поймал взгляд, откровенный и острый, на мгновение наши глаза встретились (я, как принято, был в маске, поэтому Принцесса не могла видеть моего уродства). В ночь после казни я понял, что люблю ее. Если бы мою тайну узнал кто-нибудь до этой исповеди, я просто заткнул бы ее ему в глотку. С тех пор я неистово молился о мятежах и революциях, порождающих королевское возмездие. И каждый раз я отыскивал глазами ее. Между нами жила смерть, и я желал этого, как не желал еще ничего. Принцесса, было ли ее присутствие обусловлено лишь сводом правил, предписывающих ей лично присутствовать на подобного рода зрелищах, или это был голос ее крови и ее страсти, я не ведал. Мои фантазии уносили нас на древние жертвоприношения и вакханалии, на обряды соединения кровью и смертью. Мог ли я тогда представить себе, что запросто буду сжимать ее дрожащее тело в своих объятиях, слышать ее шепот, возведенный в степень крика, и крик, снизошедший до шепота.
Завтра я должен казнить мою принцессу, мою невесту, мою избранницу. Я почти не касался ее во время пыток, я лишь смотрел в ее глаза и читал в них свою судьбу.