С приходом утра и первого наплыва посетителей Хешай приподнялся на кровати и велел Маати спуститься и принять людей. Потом поэт с андатом опять заперлись, и с тех пор поток визитеров почти не иссякал. Они ушли, когда ночная свеча прогорела на четверть, а перед рассветом пришли вновь.
— Привет вам от Аннана Тияна из Дома Тиянов, — громко произнес с порога очередной пожилой посетитель. Ему пришлось повысить тон, чтобы перекричать разговор, что шел за спиной у Маати. — Мы слышали, что поэту нездоровится, и хотели…
Маати поспешно ответил позой признательности и гостеприимства, которых совсем не чувствовал, и пропустил старика внутрь. Он знал, зачем сюда слетелась эта стая падальщиков — за новостями о Хешае. Маати брал у них еду и подавал им же на стол, разливал их вино в чаши для гостей. А наверху Хешай, быть может… Нет, гадать было невыносимо. Какой-то придворный в шелковом одеянии поманил Маати к себе и вполголоса спросил, не может ли он чем помочь поэту в час нужды.
Первым признаком перемен для Маати стала внезапная тишина. Все неожиданно замолчали. Маати метнулся к входной двери и столкнулся нос к носу с рассерженным хаем Сарайкетским.
— Где твой учитель? — прогремел хай. Слова без позы показались Маати еще более угрожающими. Маати принял позу приветствия и отвел глаза.
— Отдыхает, высочайший.
Хай медленно огляделся. Между бровей у него залегла складка. Гости тотчас приняли должные позы — только ткань зашуршала. Хай вопросительно сложил руки, обращаясь к одному Маати, хотя взгляд его был устремлен на собравшихся.
— Кто это? — спросил хай.
— Сочувствующие, — ответил Маати.
Хай промолчал, и тишина стала мучительно неловкой. Наконец он шагнул вперед, взял Маати за плечо и повернул к лестнице. Маати пришлось идти первому.
— Когда я спущусь, — произнес хай ровным, почти будничным тоном, — каждого, кого встречу здесь, лишу половины состояния.
Дойдя до верхней ступени, Маати свернул и провел хая коротким коридором к двери Хешая. Та была все так же заперта изнутри. Маати повернулся к хаю с позой извинения, но тот отстранил его.
— Хешай, — сказал он гулким басом. — Отопри дверь.
Через несколько мгновений в тишине раздались тихие шаги. Скрипнул засов, и дверь распахнулась. Хай вошел, оттеснив Бессемянного в сторону, Маати — за ним. Андат поставил брус засова у стены, поймал взгляд Маати и принял позу приветствия старого друга. Маати вскипел, но не подал вида, только отвернулся.
Хай встал в изножье Хешаевой кровати, где полулежал поэт. За день он переоделся: сменил коричневое церемониальное одеяние на светлое, траурное. Углы огромного рта опустились, волосы были взъерошены. Хай протянул руку и откинул полог в сторону. Маати только сейчас разглядел, до чего они похожи, правитель и андат: та же грация, стать, внушительность. Хая отличали разве что морщинки вокруг глаз и не столь идеальная красота.
— Я говорил с Марчатом Вилсином из Гальтского Дома, — произнес хай. — Он снова приносит извинения. Будет расследование. Оно уже началось.
Хешай опустил глаза, но принял позу благодарности. Хай продолжал.
— Мы также допросили пострадавшую и распорядительницу Дома Вилсинов, которая вела переговоры. Кое-что осталось невыясненным.
Хешай кивнул и потряс головой, будто прочищая ее. Потом свесил ноги с постели и принял позу согласия.
— Как пожелаете, высочайший, — сказал он. — Спрашивайте. Постараюсь ответить.
— Не ты, — поправил хай. — От тебя требуется лишь приструнить свое создание.
Хешай посмотрел на Маати, потом на андата, посерел и сжал губы. Бессемянный напрягся и медленно, будто двигаясь под водой, подошел к кровати и согнулся перед хаем в позе почтения. Маати, не совсем понимая, что делает, шагнул вперед, чтобы защитить кого-нибудь — Хешая, хая, андата. Это желание смешалось с гневом и жутким предчувствием непоправимого.
— Сдается мне, это твоих рук дело. Или я ошибаюсь? — спросил хай, и Бессемянный с улыбкой поклонился.
— Не ошибаетесь, повелитель.
— Ты сделал это, чтобы помучить Хешая.
— Да.
Андат с хаем смотрели друг на друга в упор, и лишь Маати видел, как изменился в лице Хешай. Сначала он будто опешил, а вслед за тем вяло уставился перед собой, и это было еще страшнее, чем вспышка ярости или слезы. У Маати свело нутро. Он понял, что и это было заранее подстроено — и встреча, и унижение, — чтобы причинить поэту боль.
— Где нам найти переводчика Ошая? — спросил хай.
— Не имею представления. Такой уж я безалаберный. Никогда не слежу за своими игрушками.
— Довольно, — отрезал хай и подошел к окну. Выглянув наружу, он сделал жест стоящим у входа слугам. Кто-то выкрикнул приказ.
— Хешай, — произнес правитель, отворачиваясь. — Я хочу, чтобы ты знал: мне известно, с какими тяготами сталкивается поэт. Я читал старинные повести. Но ты… ты должен понимать, что твой театр теней причиняет зло невинным людям. А в итоге страдает мой город. За последние дни я выслушал шесть прошений понизить налоги в качестве погашения риска. Люди боятся, что твой андат найдет способ пойти против тебя и каким-либо образом испортит хлопок. Два крупнейших торговых дома уже посылали ко мне представителей с вопросом, что я буду делать, если андат сбежит. Как тогда мне поддерживать торговлю? И как отвечать на такие вопросы, а?
— Не знаю, — глухо и сипло ответил поэт.
— И я не знаю, — сказал хай.
На лестнице послышался топот. Маати не терпелось посмотреть, что происходит, но желание остаться и услышать следующие слова хая пересилило.
— Дальше так продолжаться не может. И если прекратить это должен я, да будет так.
Шаги застучали у самой двери, и в следующий миг в комнату ввалились двое в рабочих штанах, волоча тяжелый ящик — деревянный, окованный железом. Ящик был достаточно велик, чтобы вместить человека, но слишком низок и узок, чтобы сесть в нем или повернуться. Маати видел его изображения в книгах дая-кво, где рассказывалось о жестокости придворных судов. Носильщики поставили ящик у стены, согнулись перед хаем в позах глубокого почтения и поспешно удалились.
— Высочайший, — взволнованно начал Маати. — Вы ведь… это же…
— Угомонись, юноша, — осадил его хай, делая шаг к устройству и вытаскивая задвижку из железной опалубки. — Это не для Хешая — с ним мы дружны с давних пор. Там он будет хранить вещи, которыми редко пользуется.
Крышка ящика со звоном откинулась. Маати увидел, как Бессемянный на миг замер. Потом его совершенные губы тронула ироничная улыбка. Хешай смотрел молча.
— Но, повелитель… — Голос Маати окреп. — Поэт и его создание неразрывно связаны, и если вы запрете половину Хешая в пыточный ящик…
Хай резкой позой потребовал тишины, и Маати осекся. Несколько долгих мгновений властитель не сводил с него взгляда, пока Бессемянный не рассмеялся и не встал между ними. На краткий миг Маати показалось, что андат хочет защитить его от хайского гнева.