— Но я никогда не хотел обладать властью над вами! — со все возрастающим ужасом воскликнул Хоксмур.
— Вы намеренно украли у меня свободу. Вы превратили меня в игрушку, в куклу.
— Но я же говорил — я не хотел такой власти! Я прибег к этому способу лишь потому, что он был неизбежен. Я сделал бы то же самое, если бы просто был вашим лечащим врачом, У меня не было другой возможности спасти вашу жизнь! Мне очень жаль, если вы чувствуете себя здесь беспомощной, но на это я могу сказать лишь одно — я этого не хотел! Я снова предлагаю: давайте я научу вас контролировать окружающую обстановку. Этому можно научиться очень быстро. Я даже дам вам возможность запереться и не впускать меня сюда…
— Нет, я вовсе не хочу запираться от вас! — Испуг леди Женевьевы был внезапным и совершенно искренним. На самом деле она подспудно испугалась совсем другого — что этот мужчина, от которого она сейчас полностью зависит, может рассердиться и запереть ее здесь. — Мне вполне хватает того уединения, которое обеспечивает моя спальня. Вы спасли меня, и вы единственный, с кем я могу разговаривать. Единственный, кто может меня понять. Понять и помочь.
— Я же предлагал создать для вас общество… Женевьева просто отмахнулась:
— И что это было бы за общество? Призраки и фантомы, наподобие этих двух? — Обнаженная пара продолжала двигаться, меняя позы, демонстрируя себя, словно в каком-то медленном безумном танце. — Или вроде того человека в темной одежде, который все время бродит в дальнем углу собора? Вы же сами сказали, что на большее не способны. Нет. Я и так уже отворачиваюсь, когда вижу его. Никто из предлагаемого вами общества не настоящий и никогда не будет настоящим. Я правильно понимаю?
— Да, никто из них не настоящий, — признал Хоксмур. — В этом мире реальны только мы с вами.
— Ну тогда, пожалуйста, избавьте меня от фантомов и привидений.
— Хорошо, вы их больше не увидите. — В долю секунды изображение двух обнаженных тел исчезло. — Во всяком случае, до того момента, пока я не принесу на ваш суд новые образцы. А пока просто помните, пожалуйста, что я — не призрак.
— Нет, Ник. — Голос леди зазвучал мягче. — Конечно же, нет. Я знаю, что вы не привидение.
— Полагаю, что в другом мире — в том, который вы называете настоящим, — в вас влюблено множество людей. Все, что я могу вам сказать, — никто из них не любит вас так сильно, как я.
— Ах, Ник… Я не хочу запираться от вас. Я думаю… — Что?
— Я думаю, что мне хочется запереть вас здесь.
— Женни — Хоксмур распахнул объятия, но Женевьева ловко уклонилась.
— Но я понимаю, что это невозможно. До тех пор, пока мы будем оставаться всего лишь призраками, — невозможно. Вы должны выйти во внешний мир и выполнить мою просьбу. Ведь вы же сделаете это, правда, Ник?
— Я клянусь… клянусь теми силами, что запрограммировали меня, что я найду или создам для вас такое тело, какое вы пожелаете! А до тех пор, если вам не нравится мое аббатство, только скажите, и я сотру все эти готические камни в порошок, лишь бы доставить вам удовольствие.
Казалось, если Женевьева несколько смягчилась.
— Разрушить ваше аббатство? О, Николас, после всего что вы для меня сделали, это было бы жуткой неблагодарностью с моей стороны — разрушить место, которое вы так любите. Даже если оно существует лишь в воображении. — Женни ненадолго умолкла. — Пожалуйста, скажите, где мы сейчас находимся? Я имею в виду — на самом деле.
Тот факт, что Женни все еще продолжала считать настоящим лишь внешний мир, приводил Ника в глубокое уныние.
— Скажите же мне, Никки.
— Ну, местонахождение электронных плат, в которых мы размещаемся, не изменилось. Мы по-прежнему находимся на биостанции. На самом деле, как вы говорите.
— А почему вы так расстроились? Должно быть, я что-то не то сказала.
— Потому, что вы сказали «где мы находимся на самом деле». Ведь если на самом деле мое аббатство не существует, значит, не существую и я — и вы. И вы, и я, и аббатство — все мы — явления одного порядка. Мы существуем.
— Да, я понимаю. Тем больше причин как можно быстрее раздобыть для нас тела. Я понимаю, Николас, я слишком часто повторяюсь. На самом деле я не сомневаюсь, что вы сделаете все наилучшим образом. Любовь моя…
Нику хотелось как можно больше времени проводить с Женни. Но сейчас он мог позволить себе лишь краткие визиты, длящиеся не больше доли секунды по корабельному времени. И, кроме того, Хоксмур беспокоился, что у Дирака могут быть какие-то неизвестные самому Нику способы контролировать его. Если он будет слишком часто отсутствовать, примется избегать общества Дирака и других людей и отвлекаться от своих основных обязанностей, это вызовет подозрения.
Ввиду неослабевающей угрозы со стороны берсеркера долг продолжал властно повелевать Хоксмуром. События, происходящие в этом загадочном внешнем мире плоти и металла, по-прежнему продолжали угрожать существованию Женевьевы, да и его собственному. А влиять на внешний мир изнутри компьютера можно было лишь косвенно.
Время от времени Хоксмур снова вспоминал о загадочном тоне послания, которое Фрэнк Маркус передал перед самой смертью. Нику определенно не хватало Фрэнка, несмотря на неприязненное отношение полковника к мыслящим программам.
Ник уже подумал: а не поделиться ли с Женни своими мыслями по поводу этого странного последнего сообщения? Но потом он решил, что это, возможно, будет ей неинтересно.
Да, Хоксмуру не хватало Фрэнка, но его чувства по отношению к премьеру сейчас претерпевали значительные изменения… Похоже, достаточно предать человека, чтобы начать относиться к нему как к заклятому врагу, даже если у тебя и нет логических причин его ненавидеть. Ник признался себе, что предпочел бы увидеть своего создателя и начальника мертвым.
Процесс измены и мятежа, начавшийся с мелкого неповиновения, постепенно изменял моральные нормы Хоксмура, и, как понял Ник, этот процесс понемногу двигался к своему логическому завершению.
Интересно — берсеркеры в тот момент, когда избавились от своих создателей, тоже испытали подобное… превращение?
Во время своей жизни во плоти леди Женевьева, подобно многим другим женщинам, обладала очень малым сексуальным опытом. Культура, к которой она принадлежала по рождению и воспитанию, ценила девственность выше брака. Но какими бы малыми ни были ее познания в сфере секса, Женни, несомненно, все равно была в этом намного опытнее Ника.
И все же Женни чувствовала, что когда они действительно захотят быть вместе — если захотят, — то ведущим станет все же Ник. Как это странно…
Время от времени леди Женевьева снова начинала беспокоиться о своем ребенке — то есть о своем проторебенке. Это мучительное ощущение потери преследовало Женни с момента ее первого пробуждения в аббатстве, хотя большую часть времени оно было приглушенным.
«И неожиданно оказалось, что эти несколько клеток внутри пробирки стали более реальны и близки к человеку, чем я. Чем я когда-либо стану снова… О боже, я должна, должна снова получить тело!».