Ни один из журналистов ни в чем не засомневался. Ни один не спросил, потребовал ли несчастный avvocato [179] , и был ли ему предоставлен таковой, который сидел бы на допросах рядом с ним и смог бы объяснить ему его, хотя и ограниченные, права. Обходилось молчанием и признание, которое Фануччи получил от бездомного, и особенно методы, которыми оно было получено. Ни пишущие журналисты, ни telegiornale [180] не сообщили ни о чем, кроме того, что преступление было, наконец, раскрыто. Все хорошо знали, что обнародование любой другой информации может вызвать обвинение в diffamazione a mezzo stampa [181] , а решать, что именно считать клеветой, будет сам il Pubblico Ministero.
Ло Бьянко объяснил это инспектору Линли, когда англичанин появился в его офисе. Очевидно, что ему придется переговорить с родителями девочки как можно скорее, и поэтому Томас хотел подробно во всем разобраться. У него тоже был последний номер «Прима воче». Первым его вопросом было, почему ему сразу же не сообщили, как только было получено признание? Видно было, что Линли смущает вся ситуация с Карло Каспариа и что он сомневается в виновности последнего. Это Ло Бьянко не удивило. Он знал, что англичанин не дурак.
Линли указал на таблоид:
– Этой информации можно верить, старший инспектор? Родители тоже могли увидеть ее, и у них могли появиться вопросы. Главными из них будут следующие: что этот парень рассказал о Хадии, куда он ее дел и где она сейчас? Могу я спросить, – он заколебался, подбирая слова, – как было получено это признание?
Сальваторе приходилось тщательно обдумывать свои слова. Глаза и уши Фануччи росли из каждого угла questura, и любое объяснение, которое он давал инспектору Скотланд-Ярда или о самом il Pubblico Ministero или об итальянских законах, определяющих поведение прессы и процесс расследования, могло быть неправильно истолковано и использовано против него самого, если он не будет предельно осторожен. Именно по этой причине Сальваторе вывел Линли из questura и направился вместе с ним по направлению к железнодорожной станции, расположенной неподалеку. Через дорогу от станции расположилось кафе. Они подошли к бару и заказали два capuccini и два dolci [182] . Старший инспектор подождал, пока их не обслужили, а потом сел рядом с Линли, прислонившись спиной к бару и постоянно сканируя кафе на предмет возможного появления других официальных лиц. После этого он заговорил.
Двадцати часов без отдыха и без адвоката, без еды и с минимальным количеством воды – этого оказалось достаточным, чтобы сломить Карло Каспариа и убедить его в том, что в его интересах рассказать всю правду, объяснил старший инспектор англичанину. А если в его памяти и обнаружились провалы, касающиеся деталей похищения ребенка, то это не проблема. Потому что после почти двадцати часов в компании Фануччи и других специально отобранных специалистов сознание заполняется мыслями о еде и отдыхе, которые стимулируют воображение допрашиваемого, а оно, в свою очередь, может удовлетворительно заполнить все пробелы – естественно, под протокол. А затем из этого соединения воображения и реальности и появляется признание в совершении преступления. То, что в нем было мало фактов и много выдумки, совсем не волновало il Pubblico Ministero. Главным для него было полученное признание, так как только оно интересовало прессу.
– Для меня это немного странно, – признался Линли. – При всем моем уважении, это достаточно необычный способ получения признания. В моей стране…
– Si, si. Lo so [183] , – ответил Сальваторе. – Ваши прокуроры не принимают участие в расследовании. Но сейчас вы в моей стране, и вы должны привыкнуть, что иногда мы позволяем произойти некоторым вещам, с тем чтобы другие, не известные еще magistratо, тоже могли случиться.
Старший инспектор замолчал, давая Линли возможность понять, на что он намекает. Томас долго смотрел на него.
В этот момент в кафе вошла группа туристов. Они были агрессивно настроены и громко говорили. Сальваторе был шокирован грубостью их слов. Двое из них подошли к бару и сделали заказ на английском. Американцы, с неудовольствием подумал итальянец; они думают, что им принадлежит весь мир.
В этот момент Линли спросил:
– Тогда из чего же, в сущности, состоит признание Карло Каспариа? Родители наверняка захотят это знать, да и мне тоже интересно.
Сальваторе рассказал ему, как Фануччи сконструировал преступление, основываясь на словах наркомана, записанных с соблюдением всех законов. Послушать il Pubblico Ministero, так это было очень просто: Карло находится на своем месте на mercato, на коленях и со своим плакатом «Ho fame» на шее. Девочка видит плакат и дает ему банан. Он видит ее невинность, и в ее невинности видит возможность для себя. Он идет за ней, когда она покидает mercato и направляется в сторону виале Агостиньо Марти.
– А зачем она туда пошла? – спросил Линли.
Сальваторе отмахнулся от вопроса.
– Мелкая деталь, которая не интересует Фануччи, мой друг.
Он продолжил описывать преступление, как его увидел Фануччи. Где-то по дороге Карло хватает девочку, затаскивает ее в какие-то конюшни, в которых он ночевал с самого первого дня в Лукке, после того как родители выгнали его из своего дома в Падуе. Там он держит ее, пока не находит кого-то, кому потом передает за деньги. Деньги Карло тратит на наркотики. Вы же заметили, что он перестал появляться на mercato после исчезновения девочки, не так ли? Certo, ему больше не нужны деньги, и сейчас мы понимаем, почему. Хорошо запомните мои слова. Как только у этого монстра закончатся деньги, он опять начнет попрошайничать на mercato.
По мнению il Pubblico Ministero, всего этого было больше чем достаточно, чтобы обвинить Карло Каспариа; его мотив был очевиден – получение денег для покупки наркотиков. Все знали, что плакат «Ho fame» означал, что он голоден без кокаина, марихуаны, героина, метамфетамина и любой другой гадости, которую он привык гнать по своим венам. Способ совершения преступления тоже очевиден – ему надо было только встать с колен и пойти за девочкой, после того как она щедро и невинно дала ему банан, чтобы накормить. Сам mercato был его возможностью. Он, как всегда, был полон народу – как продавцов, так и туристов. Так же, как никто не заметил, что девочку схватили около музыканта – чего, как мы теперь знаем, так и не произошло в действительности, – так никто не заметил, как Каспариа взял ее за руку и увел.
Все это англичанин выслушал в полном молчании, однако лицо его было очень серьезным. Линли помешивал cappuccino – он так внимательно слушал рассказ Сальваторе, что не успел еще к нему притронуться. Теперь же инспектор выпил свой кофе залпом и разломил dolce на две половинки, хотя и не притронулся к нему.