Я опрокидываю на стол вазочку с карамельками в нарядных фантиках. Четыре конфетки, четыре жертвы: Алина, Елена, Лариса и… я, потенциальная жертва.
И еще пять. «Вишенка» в ярко-красной бумажке — мадам Бодюк, оскорбленная жена любовника Алины.
«Шоколадный ликер» — Игорь Петрович, бывший директор Алины, личность сильная, умная, жесткая. И обаятельная.
Зеленая «Мятная» — Алексей Генрихович Добродеев, трепло, романтик, бонвиван, у которого все везде схвачено.
Золотая «Коньячная» — Ситников. Бизнесмен, которому не хочется переходить дорогу, а также стоять поперек горла. Сожрет. Перекусит пополам. Любит деньги, по словам Добродеева. Кроме того, пьет. Кажется…
И наконец, темно-красная «Лакричная» — Владимир Галкин. Животное с перебитым хребтом. Однолюб. Конченый человек…
А теперь думаем, кто из них тянет на роль убийцы. Будем действовать методом исключения. Исключим всех по очереди, кроме одного, и тогда… убийца у нас в руках!
Я так увлеклась, что не услышала, как открылась входная дверь, не услышала шагов в прихожей и громко вскрикнула, когда услышала чужой хриплый голос:
— Извините, я звонил, но у вас что-то со звонком. А дверь была не заперта. Вы что, никогда не запираетесь? Лихо!
Оторопев, я молча смотрела на Ситникова, стоящего у порога. «Вот и ответ!» — мелькнула мысль.
— Я вас напугал? — Он все еще стоял в дверях. Распахнутое пальто, знакомый по фотографии клетчатый шарф, в руке — перчатки и ключи от машины. — Что с вами? Это я, живьем, а не иллюзия! Эй! — Он помахал рукой.
— Как вы вошли? — с трудом выговорила я.
— Дверь была не заперта, я же сказал. Неужели испугались? — Он радостно хмыкнул. — Я думал, вы храбрее. А что это вы тут делаете? — Он взглянул на стол.
— Это… ничего! — Меня словно жаром обдало. — А вы… что-нибудь случилось?
— Пока нет. Был рядом, дай, думаю, зайду, проведаю. Вы что-то давненько не звонили. Войти-то можно?
Я кивнула.
— Но вы как будто в этом не уверены?
— Не уверена.
— Ну и ладно, — сказал Ситников, не обидевшись. — А раздеться можно?
Я молча кивнула.
Ситников снял пальто и шарф, бросил на стул. Уселся на диван, закинул ногу на ногу и положил руку на загривок Купера. Тот даже не шевельнулся.
— Дверь почему не запираете? Не боитесь? Или район безопасный?
— Брала почту и, наверное, забыла.
— Понятно. А как жизнь? Работа? И вообще?
— Александр Павлович, у вас ко мне дело? — перешла я в наступление.
— Ну… пожалуй.
— Я вас слушаю.
— Екатерина Васильевна, — начал Ситников и замолчал. — Екатерина Васильевна, — сказал он снова, — я боюсь, что известный вам Галкин…
— Вы нашли ему врача?
— Нет. С врачом я еще не говорил. Не успел. — Он вздохнул. — Даже не знаю, как сказать… Дело в том, что Володя умер.
— Как умер?! — вскрикнула я. — Почему? Я ведь… — Я осеклась, беспомощно глядя на Ситникова.
— Как будто бы передозировка наркотиков. Подозревают самоубийство. Он, оказывается, не алкоголик был, а наркоман, причем законченный. Потому его из онкологии убрали, незадолго до смерти… Алины. Какое-то время он работал на «Скорой», а потом его и оттуда… Последний год он вообще нигде не числился.
Я почувствовала, как защипало в глазах. Бедный Галкин! Жил с переломанным хребтом и умер, как бездомная собака, в одиночестве, ничтожестве и бедности. А ведь попадись ему женщина вроде Елены, мягкая и добрая, жил бы с ней, не тужил, детей нарожал бы…
Сильные личности подходят в спутники не всем. В жизни часто достаточно просто иметь рядом человека. Бедный, бедный Галкин! Не в силах сдерживаться, я закрыла лицо в ладонями и заплакала.
Ситников сидел молча. Потом осторожно положил руку мне на плечо и притянул к себе. Я почувствовала жесткую ткань его пиджака, запах его кожи и лосьона. И сильный и размеренный стук его сердца — бум-бум-бум! Он погладил меня по голове, отвел ладони и, достав из кармана носовой платок, стал вытирать мокрое от слез лицо, повторяя: «Ну, будет, не надо, успокойтесь. Ему там лучше, поверьте. Этот мир не для слабых, а он всегда был слабаком, ваш Галкин… Он уже дома… есть люди, которым жизнь в тягость, у человека должно быть право умереть… и это право нужно уважать. Слышали о докторе Кеворкяне? Американский врач, отстаивает право на добровольную смерть… — Видя, что его слова вызывают у меня новые потоки слез, Ситников произнес с досадой: — Да успокойтесь же вы наконец! Смотрите, на кого похожи… чистая уродина!»
Я перестала всхлипывать.
— Что? Как вы сказали?
— Я сказал, что слезы вас не украшают. Хотя допускаю, что есть женщины… Но вы к их числу не относитесь.
— Как вы меня назвали?
— Как назвал? Не помню! А вам что послышалось? — Он ухмыльнулся.
Наши глаза встретились. В его взгляде читалась откровенная насмешка. Он даже не попытался притвориться огорченным! Горячая волна возмущения забилась у меня в горле, и тонкая острая игла воткнулась в сердце. Я резко отодвинулась и вытерла глаза тыльной стороной ладони.
— Вы сказали, что я уродина!
— Уродина? Ну, что вы! Вам показалось! Вы совсем не уродина, а наоборот, очень даже… привлекательны.
— Но я же слышала! Я не идиотка! — Я почти кричала, отмечая тем не менее иррациональность происходящего и ослепляющую ярость, которую вызывал во мне этот человек… его нахальная ухмыляющаяся рожа! Я приказала себе остановиться, но было поздно. — Вы сказали, что я уродина! — выкрикнула я.
— Ну, если вам так хочется, извольте! — Ситников, в свою очередь, повысил голос и поднял руки, словно сдаваясь. — Да, сказал! И могу повторить еще раз — уродина! — И тут он вдруг дернул меня за волосы!
Страх, мутный и липкий, медленно пополз по спине. Кульминацией этой странной сцены стал пронзительный звук сирены, от которого мы оба вздрогнули.
— Моя машина! — Ситников вскочил и бросился вон из комнаты.
Я стала приходить в себя. Первой моей мыслью было запереть дверь и не пустить его обратно, но я упустила момент — он уже поднимался на крыльцо. Почему этот человек все время говорит мне гадости? Он пришел ко мне… его никто не звал…
«А откуда у него мой адрес?» — вдруг пришло мне в голову. Я схватила мобильник, бормоча:
— Только бы она была дома! Только бы дома!
Видимо, моя молитва была услышана — я услышала Галкин голос.
— Галюсь, это я! — прошептала я.
— Катюша, что случилось! — В голосе Галки был испуг. — С тобой все в порядке? Почему ты шепчешь?
— Ничего не случилось! Позвони мне через пять минут! Я не могу говорить!