– Доброе утро, это Павел Олешко, помните такого?
– Ну как вас забудешь! – Ника придерживает трубку плечом. – Что-то случилось?
– Да кое-что… тут приехал сам Александр Михайлович, и надо бы организовать совещание, а Максим Николаевич…
– Спать изволят, ага. – Ника хихикнула. – Трогать его не надо, намаялся вчера. Так что берите своего Александра Михайловича в охапку и дуйте в супермаркет, список покупок я вам сейчас продиктую. А когда все купите – милости прошу. Я тут картошку жарю, будете?
– Картошку? Соломкой? – Олешко деловито засопел. – Огурец маринованный под это дело, да с водочкой…
– Огурцы есть, а список пишите.
Павел сказал, что запомнит, и Ника, попутно отметив, что не знает ни одного мужчины, способного запомнить список покупок, с сомнением перечислила нужное.
– Ну, можете тортик какой-нибудь на десерт купить, если что. Все, некогда мне.
Ника достала самую большую сковородку, живущую на антресолях, – она занимала две конфорки, Лерка ее прошлым летом привезла из Китая, но в клубе сковородка не пригодилась, и Ника забрала ее домой – пусть лежит, есть не просит. Вот и сгодилась теперь эта здоровенная дура. Шутка ли – восемь человек жареной картошкой накормить!
Снова ожил телефон, номер незнакомый.
– Так я и знала, что ты меня в черный список внесла! – Женькин голос в трубке раздражает Нику невероятно. – Что за фокусы!
– Чего тебе?
– Я слышала, что с Валерией беда случилась. Поверь, мне очень жаль. – Женькин голос слишком искренний, и Ника понимает, что она лжет. – Как же ты будешь теперь с двумя детьми, да еще в клубе справляться надо?
– Дети взрослые, с ними все просто. А в клубе я и раньше, бывало, одна управлялась – Лерка часто ездила по делам.
– Ну да, конечно… Ника, надо вам с папой как-то помириться… он сожалеет, что сказал тогда такое.
– Жень. К чему все эти танцы? Давай как на духу. Тебе чего надо-то?
Женька замолчала – она никогда не принимала Нику в расчет, привыкнув презирать ее, и ей немыслимо о чем-то просить сестру, которую она и сестрой-то не считает – так, приживалка в их доме, но теперь эта приживалка имеет то, чего у нее никогда не было, – успешный бизнес. А хуже всего то, что Борик, ее Борик, – отказался что-либо предпринять, чтобы отнять этот бизнес, заявив, что его братаны засмеют – скажут, отжал какое-то кафе у кучки художников. А кафе-то приносит хорошие деньги, вон, Ника ремонт сделала, машина у нее не из последних, хоть сама одевается как бомжиха, но тут уж ничего не поделаешь, элегантность или есть, или нет, да на нее, толстуху, что ни надень – все будет как на корове седло.
– Я бы могла помочь тебе в клубе.
– Нет. – Ника вдруг поняла, что больше она с Женькой политесов разводить не будет. – Мне не нужна помощь, у меня там работают люди, которые отлично знают свое дело, так что к этому вопросу мы больше не вернемся, как и к вопросу твоей прописки в моей квартире. И если это все, то аудиенция закончена, звонить, а тем более приходить, больше не надо. Живи своей жизнью, а я буду жить своей, сделаем вид, что мы незнакомы.
Ника нажала на кнопку «завершение вызова» и сунула трубу в карман. На душе у нее значительно полегчало.
– Ну, мать, ты прямо Немезида в гневе, – появившийся Матвеев слышал весь разговор. – Что ж, думаю, пора было это сделать, ты и так долго терпела.
– Мама снова расстроится…
– Расстроится, что сестра не смогла сесть тебе на голову и свесить ноги? – Матвеев отчего-то разозлился. – Для матери все дети одинаковы, и если твоя делит вас с сестрой по принципу «одной любовь, другой – претензии», то ты им всем ничего не должна. И перестань терзаться, все ты сделала правильно. Что там наши?
Ника, помешивая картошку, пересказала содержание утренних звонков в больницу. Котенок, просочившись в дверь, принялся карабкаться по джинсам Матвеева, и Ника, глядя на него, подумала – а что будет, когда Буч вырастет и у него станут острые, как бритва, когти?
– Надо как-то отучать его от этой привычки, а то со временем будем ходить все с изодранными конечностями.
– Да, есть такая перспектива. – Матвеев отцепил от себя Буча и взял его в руки. – Но ведь забавная зверюга, Ника! Вот ты мне скажи, есть ли на свете еще существо, которое люди любят просто за то, что оно – такое?
– У меня есть на этот счет своя теория. – Ника всыпала в картошку мелко порезанный лук. – Это они выбирают себе человека, которого признают своим. Они позволяют ему жить рядом с собой, служить им – кормить, гладить, любить, всяко там восхвалять. Человек рядом с ними учится быть более сдержанным, великодушным, честным, ну и там чего кому не хватает. Совершенствуется, обожая вот это создание. А потом оно уходит – на мост Радуги или еще куда-то, но уходит условно. Оно сидит там и ждет своего человека. И когда этот человек умирает, он попадает на суд богов. Там сидит на троне Осирис или Верховный Бог, и рядом куча других богов, весом поменьше, но многие из них весьма сволочные. И каждый из них спрашивает новопреставленного раба божьего насчет его грехов, и покойник, ясен перец, врет напропалую – но тут на слово никому не верят. Есть весы, богиня Равновесия Маат кладет на одну чашу весов перо, на другую – сердце ответчика, и если он соврал – а он соврал, конечно! – тут же его сердце, отягощенное ложью, потянет чашку весов вниз. И уж тогда спасенья нет, Осирис велит скормить грешника Змею – это такая скотина у них там живет, никак нажраться не может, и если попадаешь к нему в пасть – все, изымаешься навечно из колеса перерождений, идешь не к Свету, а вообще в никуда. Как говорится, метнул, гадюка, – и нету Кука. И вот, когда ты уже с такой перспективой плетешься в сторону Змея, приходит твой Кот – а он, как священное животное и как просто кот, имеет право ходить где хочет. И он говорит всей этой публике: граждане, а не охренели ли вы? Это вообще-то мой человек, не жирно ли вашему Змею будет? И тут уж им деваться некуда, они отпустят тебя на все четыре стороны, и Кот поведет тебя в Валгаллу…
– Подожди, смешались в кучу кони, коты, люди… какая Валгалла, это же скандинавский эпос!
– И что? Валгалла – последнее пристанище воинов, а коты – последние воины. Так что все они там, в Валгалле. Ну и каждый туда своего человека приводит, для того и ждет его. И когда приведет, вот тогда уж им там не житье, а сплошная малина.
– Ника… – Матвеев устал смеяться. – Ты книжки писать не пробовала? Вот скажи, откуда у тебя все это генерируется?
– Не знаю… – Ника растерянно смотрит на него. – Это плохо, да? Просто само как-то приходит, а главное, так логично все укладывается в схему. Вот смотри, все религии – это части одной мозаики, разбросанной кем-то по миру. И если их собрать, то интересная картина получается, и…
– Картошка сгорит. – Матвеев взял у нее из рук лопатку. – Иди открой дверь, кто-то пришел.
В передней и правда пищит звонок.