А привлекательных для туриста объектов на Лансароте немного: точнее, всего два. Первый из них находится к северу от Гуатисы – это «Сад кактусов». Различные виды этих растений, отобранные за их исключительное уродство, выставлены на обозрение по сторонам аллей, вымощенных вулканическим камнем. Жирные, ощетинившиеся колючками кактусы убедительно символизируют всю мерзость растительного мира – чтобы не сказать шире. Так или иначе, но «Сад кактусов» не слишком велик; лично мне, чтобы осмотреть его, хватило бы и получаса, но я записался на коллективную экскурсию, и у выхода пришлось дожидаться какого-то усатого бельгийца. Я заметил его еще раньше, когда он застыл в неподвижном созерцании перед большим лиловым кактусом в форме фаллоса, который – видимо, желая создать эффектную композицию – посадили перед двумя кактусами поменьше, изображавшими яички. Сосредоточенность этого человека поразила меня: зрелище, конечно, было занятное, однако не сказать чтобы уникальное. Другие кактусы напоминали снежные хлопья, фигуру спящего человека или кувшин. Идеально приспособившись к непригодной для жизни среде, кактусы ведут, если можно так выразиться, формально ничем не стесненное существование. Растут они почти всегда обособленно, поэтому ничто не вынуждает их подчиняться требованиям того или иного окружения. Хищные звери, которых немного в пустыне, даже не приближаются к ним, боясь напороться на колючки. Отсутствие ограничений, какие налагает естественный отбор, позволяет им принимать причудливые и нелепые формы, вызывающие смех у туристов. Сходство кактусов с мужскими половыми органами неизменно впечатляет туристок из Италии; однако этот усатый субъект, по-видимому, бельгиец, как-то уж слишком увлекся; по всем признакам, он был в классическом состоянии гипноза.
Другая достопримечательность Лансароте занимает несколько большую территорию; это гвоздь туристической программы. Я имею в виду Parque Nacional de Timanfaya [4] , находящийся в эпицентре вулканических извержений. Пусть вас не вводят в заблуждение слова «Национальный парк»: могу поручиться, что на двадцати квадратных километрах этого заповедника вы не встретите ни одного животного, если не считать нескольких верблюдов, на которых катаются туристы. В автобусе, ожидавшем нас перед отелем, я оказался рядом с усатым бельгийцем. Проехав несколько километров, мы свернули на прямую как стрела дорогу, проложенную среди хаотического нагромождения камней. Первая остановка для фотографирования была предусмотрена сразу после въезда в парк. Примерно в километре от нас расстилалась равнина, усеянная черными скалами с острыми зубчатыми краями; ни травинки, ни букашки. А на заднем плане вставали вулканы, закрывавшие горизонт своими багровыми, кое-где почти фиолетовыми склонами. Эрозия не смягчила этот пейзаж, не придала ему затейливой формы; он был первозданно дик и суров. Мы разговорились было, а теперь замолчали. Рядом со мной стоял бельгиец, в джемпере с надписью «University of California» и белых бермудах; его, казалось, обуревало какое-то смутное волнение. «Я думаю…» – невнятным голосом начал он, но осекся. Я искоса взглянул на него. Он вдруг застеснялся, нагнувшись, достал из сумки фотоаппарат и стал отвинчивать объектив с переменным фокусным расстоянием, чтобы поставить вместо него обычный.
Я вернулся в автобус; когда он пришел, я предложил ему занять место у окна, и он поспешил согласиться. Две немки в спортивных костюмах вздумали пройтись по каменистой равнине; но продвигались они с трудом, не помогали даже кроссовки на толстой подошве. Шофер несколько раз погудел, чтобы поторопить их; они вернулись, медленно покачиваясь, словно два непомерно больших эльфа.
Остальная часть экскурсии проходила по той же схеме. Дорога была проложена в промежутке между отвесными скалистыми стенами с точностью до сантиметра. Через каждую тысячу метров открывалась расчищенная бульдозером площадка, о которой заранее предупреждал дорожный знак с изображением старинного фотоаппарата. Там автобус останавливался, и участники экскурсии, теснясь на нескольких квадратных метрах асфальта, принимались фотографировать. Им казалось нелепым, что все толкутся на этой маленькой площадке, и каждый пытался выделиться, выбирая кадр по-своему. Внутри группы мало-помалу возникали дружеские связи. Хоть у меня не было с собой аппарата, я ощущал себя заодно с бельгийцем. Если бы он попросил меня помочь поменять объектив или убрать фильтры, я бы это сделал. Так у меня обстояло дело с этим бельгийцем. А в смысле секса меня больше привлекали туристки из Германии. Это были две рослые девицы с тяжелыми грудями, очевидно, лесбиянки; но я очень люблю смотреть, как две женщины мастурбируют и лижут друг другу щелку; однако у меня нет знакомых лесбиянок, и на такое удовольствие рассчитывать не приходится.
Кульминационным моментом экскурсии – как в плане топографии, так и в эмоциональном плане – было посещение места под названием «Страж Тиманфайи». На то, чтобы грамотно воспользоваться возможностями, какие предоставляются в здешних местах, нам отвели два часа свободного времени. Вначале один из гидов продемонстрировал нам аттракцион, чтобы мы поняли: под нами – действительно вулкан. В узкую трещину в земле опускали отбивные котлеты; когда их доставали, они были изжарены. Кругом слышались крики и аплодисменты. Я узнал, что немок зовут Пэм и Барбара, а бельгийца – Руди.
Затем нам предлагались различные виды развлечений. Можно было заняться покупкой сувениров или посетить ресторан с изысканной кухней разных народов. Те, кто увлекался спортом, могли прокатиться на верблюде.
Я обернулся и заметил, что Руди подошел к стаду, в котором было десятка два верблюдов. Не сознавая грозящей ему опасности, заложив руки за спину, словно любознательный ребенок, он приближался к чудовищам, тянувшим к нему свои длинные, гибкие, змееподобные шеи, увенчанные маленькими свирепыми головками. Я поспешил к нему на помощь. Среди всех животных, какие есть на свете, верблюд, бесспорно, одно из самых агрессивных и злобных. Мало кто из высших млекопитающих – разве что некоторые обезьяны – кажутся настолько люто-злобными. В Марокко нередки случаи, когда верблюд отхватывает несколько пальцев у туристки, попытавшейся его погладить. «Говорил ведь даме: будьте осторожнее, – лицемерно сетует погонщик. – Верблюд сердитый…»; а верблюд между тем с аппетитом сжирает оторванные пальцы.
– Поосторожнее с верблюдами! – весело крикнул я. – Впрочем, это дромадеры.
– А в словаре «Робер» сказано: «одногорбый, или аравийский, верблюд», – задумчиво заметил Руди, однако не сдвинулся с места.
В эту минуту вернулся погонщик и изо всех сил стукнул палкой по голове ближайшего верблюда, тот попятился, чихнув от бешенства.
– Camel trip, mister? [5]
– Нет-нет, я просто смотрю, – загадочно ответил Руди.
Немки подошли тоже, они восторженно и возбужденно улыбались. Мне очень хотелось посмотреть, как они будут взбираться на верблюдов, но следующая прогулка должна была начаться только через пятнадцать минут. Чтобы убить время, я зашел в сувенирную лавку и купил там брелок для ключей в виде вулканчика. Потом, когда мы поздним вечером возвращались в отель, я сочинил стихотворение в честь французских поэтов-герметиков: