Бен был хладнокровным, привыкшим идти напролом человеком, но его резкие манеры снискали ему репутацию горячей головы. Отсюда и карикатура на стене. Худой, с изможденным лицом, отмеченным печатью постоянных забот и волнений, он почти все время жевал резинку, поскольку пытался бросить курить трубку.
Как только щелкнул язычок замка, Бен начал разговор; он сидел, откинувшись на спинку кресла, держа в зубах карандаш, словно вожделенную трубку, и глядел не на Джона, а на стену напротив.
– Мне звонил Кадзу, Харли Кадзу, президент Лиги защиты прав гомосексуалистов. Он хотел поговорить с тобой, но я сказал ему, что он обратился по верному адресу, то есть к директору программы, и что мне важнее, чем кому бы то ни было, знать о его претензиях, и что я от его лица выскажу все претензии в самых недвусмысленных выражениях ответственным лицам, что я обо всем позабочусь, образумлю тебя и отгрызу твою драгоценную задницу к черту.
Джона было нелегко испугать.
– Что я могу сказать, Бен? Мы ошиблись, вот и все. Извините.
Теперь Бен развернулся вместе с креслом и посмотрел на Джона.
– Кроме того, мне звонили из католической церкви. Они пригласили нас приехать и снять картины произведенного в церкви разгрома, пока они все не убрали, поскольку мы, похоже, не заметили этого в первый раз. Они приглашали довольно настойчиво.
Джон никак не прокомментировал это. Он просто легко кивнул головой, показывая, что слушает Бена.
Бен продолжал:
– Я спросил Кадзу, действительно ли у него было триста сексуальных контактов в прошлом году, и если не триста, то сколько, – и он повесил трубку. – Бен увидел вопросительный взгляд Джона и сказал: – Мы же дали такую информацию; я хотел получить от него официальный ответ для телезрителей. – Бен снова развернулся с креслом к столу и спокойно усмехнулся. – У него их было великое множество, это нам известно. Один из его любовников в настоящее время работает у нас в бухгалтерии. Но давай вернемся к повестке дня. Я разговаривал с Рашем...
– О Боже...
Бен взглянул на Джона в упор.
– Послушай, Раш ни в чем не винит тебя. Да, парень всегда кипятится, если ты допускаешь промашки в его программе, и даже если он считает, что ты прав, он никогда не скажет тебе об этом прямо. Но он знает о реальном положении дел, знает, о чем мы умолчали, и я сказал ему то, что собираюсь сказать тебе: ты был прав в своей оплошности. Пусть твой вопрос не имел смысла. На сей раз я принял огонь на себя, так что ты мой должник, но ты был прав. Мы осветили события не лучшим образом. Мы не были честны ни с одной, ни с другой стороной.
Но теперь, когда я потрепал тебя по холке, я собираюсь надрать тебе задницу. Уравновесим таким образом приятное и неприятное. Я хочу предупредить тебя: следи за собой и будь поосторожнее. «Новости» – понятие, которым все мы играем, и все мы это знаем. У нас есть известная свобода действий, Баррет, в известных пределах. Мы можем выбирать, что видеть и о чем говорить, и никто из нас не хочет неприятностей больше, чем может выдержать наш воз. В интимную, сексуальную жизнь людей мы не лезем. Это касается только самого Кадзу и его сексуальных партнеров. О нарушении закона, об актах вандализма, о насилии и порче частной собственности мы можем говорить, – но с открытыми глазами, чтобы не подставить себя под удар сзади.
– Значит, вы не собираетесь посылать оператора на съемку в церковь? спросил Джон.
Бел отрицательно покачал головой.
– Нам следовало бы сделать это, но сейчас мы просто должны дать страстям улечься. Возможно, в следующий раз. Поезд ушел – это уже не новости. Но я велел Эрике поискать какой-нибудь приятный сюжет о католической церкви, и, кажется, она уже нашла приятный сюжет о гомосексуалистах – что-то о хоре гомосексуалистов, переводящем собранные средства в фонд борьбы со СПИДом. Таким образом мы сделаем доброе дело во искупление своих ошибок и, надеюсь, сохраним здесь объективность.
– Звучит неплохо.
– Тогда у меня все. Джон встал с кресла.
– Да, еще одно, – сказал Бен. – Я не люблю разговаривать с типами вроде Харли Кадзу. Поэтому если ты снова вдруг брякнешь что-нибудь и не уладишь недоразумение первым, разговаривать с ними будешь сам.
Джон улыбнулся.
– Договорились.
– Во всем остальном ты работаешь отлично.
– Спасибо.
Карл приготовил холст. Он решил начать карандашом, просто набросать эскиз портрета. Он знал, что персонаж будет жить своей жизнью, стремительно меняться, и, значит, ему предстоит сделать множество попыток истолковать, поймать и запечатлеть лицо и сокрытую за ним душу.
Часы, висевшие на крючке над верстаком, показывали и пять тридцать вечера. Карл включил телевизор, и холодный серый глаз ожил, замерцал и залил помещение разноцветным светом.
Потом Карл услышал музыку – стремительные, захватывающие ритмы. На экране появилась панорама города с высоты птичьего полета: потоки транспорта на улицах, отходящие от причалов паромы.
Потом раздался голос: «С вами Шестой канал, главное информационное агентство города, ваш главный источник свежих новостей».
Кадры, быстро сменяющие друг друга. Те же, что и вчера.
Голос сказал: «А сейчас в эфире отдел новостей Шестого канала, с вами Джон Баррет...»
Карл был готов. Джон Баррет на секунду появился на экране.
Потом он исчез, вытесненный лицами Эли Даунс, Бинга Дингэма и Хэла Розена.
«Так, подожди. Он сейчас вернется».
Голос: «С вами команда новостей Шестого канала. Новости в пять тридцать!» – И на экране появился отец, сидящий рядом с Эли Даунс.
Карл держал карандаш наготове. Все тот же взятый средне – крупным планом кадр с двумя телеведущими. Сейчас лицо Джона Баррета на экране было довольно маленьким.
– Крушение поезда под Мендлстоном... – говорил Джон Баррет.
Карл набросал на холсте несколько линий.
– Водители автобусов выражают тревогу по поводу участившихся случаев грабежей на автобусных маршрутах... – сказала Эли Даунс.
В кадре. Выезжающие из гаража автобусы.
Карл добавил еще несколько штрихов – по памяти, ориентируясь на свое первое впечатление. Так или иначе, он воссоздаст лицо Джона Баррета, пусть по крохам, пусть запечатлевая на холсте летучие мгновения, проблески, намеки. Так или иначе, детали головоломки сложатся в единое целое.
«Ну давай, Джон Баррет! Задержись на экране подольше. Просто немного подольше».
0'кей, выпуск в пять тридцать прошел гладко. Никаких ляпов, никаких непредвиденных осложнений: профессионально сделанная, аккуратная программа новостей – какой и должна быть, какой и была обычно. Нет, может, даже лучше. На сей раз Джон не крутил большими пальцами, он проследил за этим.
Неужели он наконец возвращается в нормальное состояние? Может, да, а может, и нет. Джон прошел через отдел к своему столу и плюхнулся в кресло. Было десять минут седьмого. Шли «Вечерние новости Си-Би-Эс». Вероятно, Макс Брювер уже дома. Вероятно, садится за стол и не хочет, чтобы его беспокоили звонками.