— Видимо. Знать бы зачем, — задумался малиец. — Слушай, а вдруг это знак? И хогон, действительно, пустит нас в пещеру? Ты можешь подождать меня один день? Завтра к вечеру я буду в Бандиагаре.
— У меня есть выбор?
— Все, жди! Где ты будешь?
— Скорее всего, в Дуру или Банани.
— Понял. Найду! Запиши этот номер! Он хорошо берет в Бандиагаре.
Барт протянул трубку Жану.
— Завтра приедет Моду.
— Отлично! Сейчас обрадую друга, что остаемся еще на день. Может, поедем с нами? — Он снова зазывно посмотрел на близняшек. — У нас там весело! Вечером обещали представление с танцами.
Девушки вопросительно уставились на профессора.
— Езжайте, если хотите, — предложил Барт. — Я останусь тут. Утром встретимся. Машину мне оставите?
— А вы точно утром приедете? — недоверчиво спросила Лиза.
— Но машину-то я должен буду вам вернуть, — улыбнулся Барт.
Через пять минут рев джипа перевалил за близкий хребет и смолк.
— Макс, — Адам неожиданно подошел сзади, да так тихо, что Барт его не почувствовал. — Я все слышал. В отличие от Моду, я не верю в такие знаки. И на розыгрыш это не похоже. Если бы мне понадобилось, чтобы ты исчез из России, лучшего способа, зная тебя, не найти.
— Наверное, — задумчиво проронил Барт. — Только я не в России был, в Турции отдыхал. Так что, все-таки, это чья-то шутка. Не очень удачная, правда.
— И довольно дорогая, — нахмурился Адам. — Может быть, кто-то не хотел, чтобы ты вернулся домой?
— Адам, я не представляю ценности для спецслужб. Я — ученый. Мой интерес — дела давно минувших дней. Ты забыл?
— Жизнь причудлива и неожиданна. И иногда то, что отстоит от нас на много веков, оказывается необыкновенно близким…
— Загадками говоришь, — усмехнулся Макс. — Только в моей жизни как раз все предельно просто. Жалко, Ольгу пришлось одну в Турции оставить.
— Ольга? Кто это? Жена?
— Почти. Да. То есть мы не женаты официально.
— А кто она? — неожиданно насторожился Адам.
— Женщина. Журналистка.
— Фамилия как? — вцепился в Барта взглядом приятель.
— Зачем тебе? Славина. Ольга Славина.
— Она недавно вернулась из Мурманска?
— Мы вернулись. А откуда ты знаешь?
Адам громко вытолкнул из груди воздух, словно тот, влажный, горячий, мешал говорить. Сел на колченогую табуретку, тяжело поднял голову.
— Так это ты был там вместе с ней?
— Я. Откуда ты знаешь? — требовательно повторил свой вопрос Макс.
— Вот и не верь после этого в судьбу, — горько засмеялся Адам.
И от этого смеха, тоскливого и натужного, Барта пробрал озноб, словно мгновенная неведомая сила переместила его вместе со всем этим жарким малийским вечером под вымораживающий ветер Кольской тундры, словно еще пара секунд — и запуржит острый и льдистый снег…
* * *
Мурка отказалась от сметанки, верно, соседка кормила ее на совесть, и доверчиво свернулась на постели рядом с Ольгой, которая, стянув джинсы и свитер, юркнула под теплое одеяло.
— Мурочка, — гладила девушка теплый шелковый бок, — соскучилась до дому? А по Максу? Я тоже. Плохо нам без него, да? Представляешь, он в такую глухомань забрался, что даже позвонить не мог. А теперь и вовсе. Телефон-то у меня — тю-тю. И что мы с тобой тут, дома, он не знает. И мы с ним связаться не можем. Ни мобильника с номером нет, ни записной книжки. Ее вместе с сумкой — того. Но ничего. Теперь все в порядке, все позади, и Максик наш скоро приедет. А мы его будем ждать, да?
Кошка уютно и сладко мурлыкала, под одеялом было тепло и сонно, за неплотно прикрытой шторой неуверенно торкался в стекло мелкий слабенький дождик. Дремотная нега разлилась по телу, приятная мягкая тишина вдавила голову в подушку, тяжелые ресницы заставили сомкнуться веки.
Где-то внутри головы в обратной последовательности лениво поплыли картины последних часов: Машка машет в окно такси рукой, она сама проходит через восторженно рукоплещущий строй коллег в узком коридоре, взъерошенные мегалитчики, отстаивающие перед камерой свои теории.
— Жаль, что нет Рощина…
Кто это сказал, там, в студии, кажется, какой-то известный ученый-географ?
Рощин…Оказывается, он жив. Как же ему удалось спастись? Она же видела! Вот он летит с отвесной скалы, переворачиваясь от ударов о валуны, вот за ним рассерженной птицей несется остроклювый белый камень — шапка, сорвавшаяся с сейда, — догоняет и впечатывает его тело в узкую расщелину меж серых глыб. Потом рушится мир, и осевший песочным домиком скальный массив погребает под собой все то, что недавно было травой, мхом, березками, человеком… После такого не выживают.
А Рощин выжил! Значит, не зря он хвастался тем, что бессмертен? Сейды помогли? Как и ей тогда, сделав невидимой, чтобы он не мог ее убить?
Значит, сейдам все равно, кого оберегать? Беззащитную женщину или злодея-убийцу?
- Рощин не злодей. Он просто потерялся во времени, как и многие существа на Земле, и поэтому нуждается в сочувствии и помощи.
— В сочувствии? С каких пор убийцам нужно сочувствовать?
— Зло — это всего лишь неверно направленная энергия, выпавшая из своего времени. Достаточно вернуть энергию в исходное положение, и человек выздоровеет.
— Станет добрым?
— Да, нормальным.
— Выходит, зла как такового нет?
— Есть, конечно, но лишь относительно ко времени. То, что считалось нормой сто лет назад, сейчас — нонсенс. Многие из нынешних привычек будут признаны потомками вредными и злыми. Сегодняшнее восприятие — вот мерило зла.
— Но и Рощин, и немцы из «Туле» были заряжены на зло, оправдывая его разными целями. Разве то, что там рухнул мир, похоронив под собой носителей зла, — не показатель справедливости Вселенной?
— Подобное притягивает подобное, ты же знаешь. Если несколько потерявшихся душ оказываются вместе, энергии объединяются, образуя воронку, втягивающую новые заблудшие души. Когда энергии становится слишком много, следует ее выброс, что и произошло на Сейв-Вэре. Разве ты не помнишь еще одну истину: добро созидает, а зло — разрушает?
— Само себя?
— В том числе. Закон Вселенной — Добро и Любовь. Нарушители закона всегда наказывают сами себя. Это и случилось с родом магистра.
— То есть они убили сами себя?
— Не совсем так. Есть еще один аспект, позже ты его поймешь. Там, на Сейв-Вэре, каждый творил свою реальность.
— Каждый? И я?
— Конечно. Ты хотела жить и выжила.