— А ты знаешь, я ни разу с тех пор «Шамбор» не пил. Не приходилось как-то...
Пригубила и ответила:
— Я тоже...
Наступила та самая тишина, которой Нэнси так боялась. Подняв глаза, она увидела, что Ник больше не улыбается. Чуть сдвинув брови, он пристально смотрел на нее и, поймав ее взгляд, медленно сказал:
— В тот день ты пила «Шамбор», а я все думал — если тебя поцеловать, будут у тебя губы пахнуть малиной?
Так же медленно, не отрывая от Нэнси глаз, взял из ее руки рюмку и поставил на стол...
Его губы оказались сладкими — невыносимо сладкими, и язык, нетерпеливо раздвинувший ее губы, — тоже.
«Его кофе...» — подумала она, и это было ее последней связной мыслью.
Какой-то краткий миг Нэнси хотела оттолкнуть его, крикнуть: «Нет! Не надо, к чему это?!» — и оттолкнула бы, но собственное тело предало ее.
Теперь он целовал ее шею, покрывая ее сотнями коротких жадных поцелуев, похожих на укусы. Губы Нэнси были свободны, и она могла крикнуть: «Нет!», но вместо этого лишь простонала: «Ник...»
Его пальцы нащупали крохотную застежку, и платье, соскользнув, повисло на бедрах. Отступив на шаг, Ник одним рывком сорвал с себя майку и отбросил в сторону.
Мгновение они стояли друг против друга, не двигаясь. Потом он медленно протянул руку и дотронулся до ее груди, сразу занывшей, как от холода. Нэнси вдохнула — и забыла, что нужно дышать. Наслаждение, неистовое и головокружительное, охватило все ее истомившееся по ласке этих больших и умелых рук тело.
Она тихо застонала, и в тот же миг, словно именно этот стон заставил его потерять голову, Ник нагнулся, прильнув к ее груди лицом, потерся об нее и начал целовать теми же жадными поцелуями-укусами, от которых уже горели ее шея и плечи.
Внезапно Ник выпрямился, тяжело дыша. Пристально и настойчиво глядя Нэнси в глаза, будто стремясь заворожить ее переливами бирюзового пламени, он нащупал ее руку и потянул вниз.
Когда ладонь Нэнси легла на показавшийся ей огромным член и чуть сжалась, Ник с шумом втянул воздух. Пробормотал что-то невнятное, вроде «Вот видишь...», и, не договорив, снова завладел ее ртом.
Теперь в каждом движении Ника чувствовалось нетерпение. Он сдвинул пальцы Нэнси выше, к застежке на брюках, и оставил там, как бы предоставив ей самой право решать, что будет дальше, но на самом деле выбора уже не было. С трудом держась на ногах, она терлась лицом о его шею, целуя ее, вдыхая, пробуя и вспоминая вкус его кожи; руки неловкими торопливыми движениями на ощупь боролись с застежкой.
Платье ее вдруг расстегнулось, будто само собой, и стекло вниз по ногам, застыв на полу светлой лужицей, горящую кожу опахнуло прохладой. В следующую секунду, нетерпеливо отстранив ее руки, Ник мгновенно освободился от брюк и, прижав Нэнси к себе, рухнул вместе с ней на диван.
От удара у нее вырвался болезненный стон. Судорожно ловя открытым ртом воздух, она почувствовала, как пальцы Ника скользнули между ее бедер. Даже сквозь остававшиеся еще на ней кружевные трусики их прикосновение обожгло Нэнси, как ударом тока, и она выгнулась, подаваясь им навстречу. Глаза застилали слезы, ей казалось, что сейчас она не выдержит, взорвется, сойдет с ума от охвативших ее острых, сладострастных ощущений.
Ник яростно рванул тонкую ткань, и последняя разделявшая их преграда лопнула, не выдержав этого натиска. Но Нэнси было уже все равно. Ею владело только одно дикое, животное желание — чтобы то горячее, твердое и пульсирующее, что прижималось к ее животу, наконец оказалось внутри.
Словно подслушав ее бессвязные мысли, он перевернулся, подмял ее под себя, и одним сильным рывком вонзился в нее. Перед глазами Нэнси вспыхнули искры, ей показалось, что тот огненный шар, который жег ее внутри, взорвался от этого удара — и, пронзительно вскрикнув, она содрогнулась в захлестнувшей ее волне оргазма.
Не давая ей опомниться, Ник продолжал двигаться — напористо и ритмично. Груди ее почти расплющивались под натиском мощного тяжелого тела. Нэнси не видела его лица, но слышала над ухом тяжелое дыхание, сквозь которое порой прорывались бессвязные слова: «Моя... ты... пожалуйста... ты... ты!..»; ощущала каждый дюйм его гладкой упругой плоти, раз за разом неутомимо наполнявшей ее, и с каждым толчком, с каждым движением чувствовала, как внутри снова нарастает напряжение.
Вдруг он напрягся и мелко задрожал, голова откинулась назад, и рот открылся в беззвучном крике. Нэнси почувствовала в самой глубине своего тела короткие жаркие толчки, похожие на вспышки пламени, — и, словно именно этого ей до сих пор не хватало, забилась, пронзенная мучительно-острой судорогой наслаждения.
Где-то глубоко внутри еще пробегали вспышки запоздалой дрожи.
Перед глазами плыл туман. Нэнси прикрыла их, мгновенно провалилась в сон — и почти сразу же проснулась от прохлады, охватившей все еще влажное, не прикрытое ничем тело.
Только теперь, все еще лежа с закрытыми глазами, она с беспощадной отчетливостью осознала, что именно только что произошло...
Глава 7
Легкое, опустошенное тело слегка ныло так блаженно, что не хотелось шевелиться. Он собирался с силами, чтобы сдвинуться чуть выше, уткнуться лицом в пышные, по-прежнему пахнущие свежескошенной травой волосы Нэнси и шепнуть туда, как в былые времена: «Котенок...»
— Черт тебя подери, Ник! Не мог быть поосторожнее?! Я же таблеток не принимаю!
Эти резкие слова прозвучали таким диссонансом его настроению, что Ник на миг опешил. Нэнси между тем вывернулась из-под его руки, встала, нагнулась, подбирая платье, — и, не оборачиваясь, не делая попыток взглянуть на него или сказать еще что-то, направилась в спальню.
Щелчок замка, и — тишина...
Вот тебе и «котенок»...
Ник помедлил с минуту, прислушиваясь. Потом глубоко вздохнул, тоже встал и подошел к двери. Крутнул ручку — как и следовало ожидать, заперто...
Прошел к себе, попытался открыть соединяющую их спальни боковую дверь — тут повезло больше — наверное, Нэнси про нее просто не вспомнила.
В ее спальне оказалось пусто — лишь собака, явно обрадовавшись его появлению, тут же начала наскакивать, виляя хвостом, — зато из ванной отчетливо доносился плеск и шум воды. Ник сделал несколько шагов и прислушался. Почудилось ему — или действительно из-за двери раздавались почти заглушённые шумом воды тихие всхлипывания?..
Он понимал, что совершил глупость, — не следовало этого делать, не следовало тащить Нэнси в постель в первый же день. И ведь не собирался — думал сначала немного «поприручать»: ну там за плечико, под локоток, цветочки, поцелуйчики... Наверное, так и следовало себя вести... наверное...
Но когда он поцеловал ее — совсем легонько, чуть ли не невинно (ну ладно, не невинно)... словом, нет смысла сейчас ругать себя за то, что получилось само собой...