– Этот ваш многоуважаемый Адольф Иваныч разбойник пострашнее лесных! – запальчиво выкрикнула она. – Это ведь именно он довел Игнатия до смерти, когда сначала начал травить его своим бульдогом, а потом заявил ему, что он не только сам в кабалу воротился, но и еще одну крепостную привел – меня, потому что якобы жена по мужу – раба. Отчасти вы правы: Игнатий покончил с собой, чтобы освободить меня. Но чудовищный немец только смеялся, стоя над его трупом. Он назвал меня рабынею и заключил под стражу в людскую. Меня насильно переодели в крестьянское платье. Я могла ждать самого страшного решения своей участи! Поэтому я воспользовалась первой же возможностью бежать из Лаврентьева. И теперь прошу у вас помощи, как у благородной дамы. Помогите мне нанять повозку или хотя бы просто верховую лошадь. Деньги у меня есть. – Она вынула из кармана портмоне. – Я доберусь до Нижнего, а оттуда возьму место в омнибусе.
– Вы и в самом деле из Санкт-Петербурга? – спросила Людмила Григорьевна, глядя, впрочем, не на Ирену, а на зажатое в ее руке портмоне. Ирена тоже перевела на него глаза. Оно было мягкой коричневой кожи, потертое кое-где до белизны, с полустертой монограммою в углу. Различить ее в пляшущем свете факелов и свечей было непросто, да и незачем. – А если так, где вы там жили?
– В самом деле, – кивнула Ирена. – Я дочь графа Сокольского, наш дом на Сергиевской улице, неподалеку от английского посольства.
У Макридиной даже голова откинулась от изумления, словно от удара!
– Чья вы дочь?! – пробормотала она невнятно в полной тишине, наступившей вслед за этим дерзким заявлением.
– Графа Сокольского, – раздельно повторила Ирена. И тишина взорвалась оглушительным хохотом! Чудилось, будто ворона закаркала, вернее, целая стая ворон. Это веселилась свита Людмилы Григорьевны, на разные лады повторяя имя и фамилию Ирениного отца. Конечно, они не поверили ни единому ее слову. Да и черт с ними, подумала она в бешенстве, главное, чтобы Макридина поверила!
Однако темные глаза смотрели по-прежнему непроницаемо.
– Хотелось бы в таком случае спросить… – Людмила Григорьевна запнулась, словно для себя решала, не назвать ли Ирену по имени-отчеству, да тут же и передумала. – Хотелось бы спросить: откуда у вас это портмоне? И этот плащ…
– Украла, откуда же еще? – раздался рядом спокойный голос, на который Макридина и Ирена враз повернули головы – одна удивленно, другая – с криком ужаса.
Да, ей было чему ужаснуться. Ведь голос этот принадлежал не кому иному, как лаврентьевскому управляющему Адольфу Иванычу!
Ирена рванулась к двери, но немедленно была перехвачена Решетом, который оказался стоящим за спиной управляющего, и стиснута его мощными руками, да так, что не могла ни шевельнуться, ни пикнуть, да и дышать было непросто, можно было думать только о том, чтобы не задохнуться в этой зверской хватке. Поистине, нечто подобное испытывали, должно быть, несчастные мореплаватели, попавшие между Симплегадами!
– Благодарствую, великолепнейшая госпожа Макридина, – со светской развязностью проговорил немец, – что помогли господину Берсеневу вернуть его беглую собственность. Эта особа, конечно, вам тут невесть что наплела? Про Санкт-Петербург, про графское достоинство?
– Точно так-с, – угодливо забубнил длинноносый мелкопоместный, в котором Ирена раньше видела Стрекулиста. – Точно так-с, Адольф Иваныч! Семь верст до небес! Сорок бочек арестантов! Плела-с, да-с!
Макридина кивнула:
– В самом деле, она тут зубы нам очень лихо заговаривала, да никто ведь на веру ее слова не принял.
– И правильно, и правильно, солнце наше! – обрадовался Адольф Иваныч. – Это Арина Игнатьева, крепостная девка, невесть что о себе возомнившая! Однако она и в самом деле из столицы. Состояла там среди челяди графа Сокольского, была прислугою его дочери, получила даже некоторое образование, поднабралась некоторых манер… И познакомилась с известным вам крепостным графа Лаврентьева, Игнатием. Сами знаете, как он умел втереться в доверие к женскому полу, напеть в уши сладкой лжи.
Тень прошла по лицу Макридиной, и Ирена утвердилась в своих подозрениях: эта дама питала в свое время слабость к Игнатию, и это было известно всем, даже немцу-управляющему, который в этих местах без году неделя.
– Он прикинулся законным графским сыном, вскружил девке голову, повенчался с ней и привез сюда. Истинно ли верил он, что она дочь графская, или ведал об ее подлом положении – сие мне неведомо. Да и не суть важно! Привез, бросил да и подался сызнова в Санкт-Петербург…
– Как в Санкт-Петербург? – воскликнула Людмила Григорьевна. – А эта девка сказала, будто он руки на себя наложил…
Адольф Иваныч покраснел, потом потемнел лицом. Потом разинул свой большой рот и сделал несколько развеселых ха-ха:
– Ох-ха-ха, да кого вы слушаете, Людмила Григорьевна, алмаз вы здешних мест, украшение бесценное, кого слушаете? Эта девка налгала, налгала вам бессовестно! Жив и здоров Игнатий, по-прежнему в столице прожигает жизнь, ну а женишка его теперь принадлежит господину Берсеневу. С переменой своего положения, с тем, что метила в князи, да попала в грязь, она смириться не пожелала и ударилась в бега, рассудив, что у прежнего хозяина жилось ей не в пример вольготней. По пути, перебираясь через Чертов мост, встретилась с господином Берсеневым. Он по доброте душевной спешился, чтобы вытащить ее из болотины, а она махом вскочила на коня и ускакала, украв и плащ, и портмоне с деньгами. Видимо, Байярд ее где-то сбросил, потому что час назад он прискакал, да и господин Берсенев добрался до Лаврентьева. А я как раз пустился в погоню за беглой девкою. По пути встретился мне господин Решетников, ну и рассказал, что она тут появилась. Чувствительно благодарен, госпожа Макридина, что задержали ее и помогли господину Берсеневу вернуть его девку!
Адольф Иваныч врал как по писаному, нагло и неудержимо, а у Ирены, стиснутой могучими ручищами Решета, не было ни сил, ни возможности это бесстыжее вранье опровергнуть!
– Принимаю вашу благодарность, – величаво кивнула Людмила Григорьевна. – Меня многое насторожило в россказнях этой наглой девки, да и плащ казался мне весьма знаком, а уж когда она вынула из кармана портмоне с инициалами НБ, тут я вспомнила, кому оно принадлежит. Счастлива, что смогла быть полезной Николаю Константиновичу. Передайте ему мой привет. Впрочем, рассчитываю, что он лично заедет поблагодарить меня. Для него я дома в любой день и час!
Адольф Иваныч широко улыбнулся своими красными губищами: