Байярда, едва не лишившегося ума от счастья при виде хозяина, удалось усмирить не сразу. Наконец-то Емеле удалось на него взобраться, а остальные устроились в экипаже. Доктор был за кучера, Белыш сидел на сиденье, держа Ирену на коленях, Берсенев устроился сбоку, на откидном. Ноги Ирены свешивались с колен брата, и Берсенев с решительным выражением вдруг взял их и положил на свои колени. Белыш глянул свирепо, но встретил не менее свирепый ответный взгляд и… и почему-то смирился.
– Извольте выслушать мой рассказ, милостивый государь, – неприязненно начал Берсенев. – А ты, Емеля, поправь меня, если я где-то собьюсь.
– Слушаюсь, барин, – ответил Емеля, с усилием заставляя счастливого Байярда спокойно идти рядом с экипажем.
И начался рассказ на два голоса, во время которого доктор не раз забывал про вожжи и с самым потрясенным видом оборачивался к седокам, а Станислав Белыш то шепотом бранился, будто отставной боцман, то терял дар речи.
Наконец все умолкли.
Белыш и Берсенев угрюмо смотрели на бледное лицо и закрытые глаза Ирены, а Емеля тоскливо переводил взгляд с одного на другого.
«Что будет? Что ж теперь будет? Больно уж нравный молодой барин, да и наш крут… Перестреляют друг дружку как пить дать!»
Вдруг Берсенев повернулся к доктору:
– Остановите!
Тот испуганно натянул вожжи.
Они стояли на развилке дороги.
– Послушайте, Белыш, – сказал Берсенев решительно. – Вот эта дорога, левая, ведет прямо ко мне в Лаврентьево. Ехать осталось не более получаса. Но если мы свернем направо, то не более чем через четверть часа окажемся в большом торговом селе Козельцы. Там есть храм Божий… Поедемте туда, и я немедленно женюсь на вашей сестре. Клянусь, что это мое самое заветное желание с той минуты, как я увидел ее на Чертовом мосту.
– Да вы с ума сошли! – так и взвился Станислав. – Мало того, что она уже венчалась однажды тайно, так еще теперь вы хотите, чтобы венчалась бесчувственной?! Она ведь даже не сможет сказать «нет», когда священник спросит, согласна ли она выйти за вас!
– Я скажу – «да», – послышался слабый голос, и Ирена открыла глаза.
…К концу этого дня, после того, как новобрачный внес молодую супругу в роскошный лаврентьевский дом и все недоразумения были окончательно разрешены, осталась только одна забота: как-нибудь утихомирить Нептуна, который, чудилось, вовсе с ума сошел и не давал никому, даже доктору, приблизиться к Ирене: все норовил схватить ее за подол нарядного капота (его ссудила новоиспеченной госпоже Берсеневой, за неимением у той собственных туалетов, Жюстина Пьеровна, которая, на счастье, еще не успела покинуть Лаврентьево) и куда-то потащить. Его и гнали, и пинали – Нептун не уходил.
– Да он же просит сигар! – наконец сообразила Ирена. – Несчастный пес! Надо его отучить от этой отравы.
– Начнем с завтрашнего дня, – сказал Берсенев. – А сейчас… Где его любимые сигары, в кабинете?
– Да, в книжном шкафу, в расписной коробке. Поди дай ему. Только умоляю, возвращайся скорей! – попросила Ирена.
– Ты не успеешь соскучиться, – усмехнулся Берсенев и присвистнул: – Нептун! За мной!
Пес мчался вперед как ошалелый, то и дело оглядываясь через плечо и подвывая от удовольствия. Вот и кабинет. Берсенев открыл книжный шкаф, достал коробку и дал Нептуну сигару. Тот проглотил ее, почти не жуя, и уставился с умильным выражением.
«Еще одна жертва Адольфа Иваныча!» – подумал Берсенев и достал вторую сигару. Ее постигла участь первой.
– Ну, брат! – пробормотал Берсенев. – Я погляжу, ты ненасытен? И что, я должен стоять и ждать, пока ты налопаешься? А ведь я обещал жене вернуться немедленно.
Это слово – «жена» – заставило его расплыться в улыбке. Между тем умильная физиономия Нептуна выражала нижайшую мольбу не лишать его любимого лакомства.
«Возьму сигары с собой, – решил Берсенев. – Пусть там ест, пусть хоть все сожрет, ну а с завтрашнего дня… Все, новая жизнь начнется и у тебя, и у меня! Впрочем, у меня она уже началась!»
Зажав коробку под мышкой, Берсенев начал закрывать шкаф, но обратил внимание на книгу, стоявшую неровно. Это было собрание Пушкина – все сочинения в одном томе in folio. Из книги торчал какой-то листок.
Берсенев достал том и пошевелил страницы. Между ними оказался не один, а два исписанных листка! Один – то самое письмо графа Лаврентьева, о котором успела сегодня рассказать ему Ирена, а второй листок… бумага с водяными знаками… да ведь это свидетельство о венчании Ирены и Игнатия! Так вот где оно было! Наверное, сам Игнатий сунул его в шкаф, а потом…
Берсенев нахмурился ревниво, глядя на свидетельство, но тотчас рассмеялся. Эта бумага не имела ровно никакого значения, особенно теперь, когда в супружеской спальне Николая и Ирены Берсеневых лежало их собственное свидетельство о венчании. «Пусть лежит, где лежало, – подумал Берсенев. – Это все в прошлом. Пусть остается здесь!»
Он положил листки аккуратней, закрыл было книгу. И тотчас распахнул ее снова. Прочел заглавие произведения, которое охраняло семейные тайны Лаврентьевых, Сокольских и Берсеневых, – да и покачал головой…
«Барышня-крестьянка» —
стояло посреди страницы.