Умильный насторожился. Дело в том, что воевода Лукашин роду-племени был невеликого, кормление [50] свое получил не за заслуги, а всего лишь за отвагу во втором Казанском походе. И коли оставался на своем месте, не отдал его родовитому боярину, так только потому, что великого дохода Свияжск принести своему управителю не мог. Посему уважение представителю рода Умильных Лукашин обязан был показать великое — а он сбитень велит поднести не супружнице своей, а какой-то дворовой девке.
Хотя, с другой стороны — бабы, они животные такие, сегодня бревна таскать способны, а завтра от перышка в трясучку впадают. Кто знает, отчего не вышла? Может, занедужила, а может — размолвка у супругов случилась. Сам же воевода и встречать на крыльцо вышел, и оделся лепо, и речь ведет вежливо… Пожалуй, никакого неуважения здесь нет, обижаться не на что. Илья Федотович с поклоном принял корец, неспешно, с достоинством его осушил и перевернул, демонстрируя, что не оставил ни капли.
— Благодарствую, боярин Петр Семенович. Здрав будь на многие лета.
Воевода махнул рукой, посылая вторую девку с угощением для сопровождающего гостя холопа, потом низко поклонился:
— Проходи, Илья Федотович, в дом. Расскажи, что видал, откуда вернулся.
— Благодарствую, Петр Семенович, — так же низко поклонился гость, — есть мне о чем рассказать, и дело к тебе есть государево.
Позади пискнула девка — похоже, Касьян, не связанный необходимостью чтить родовое достоинство, с удовольствием дал волю рукам.
— В людскую проводите служивого, — распорядился воевода и посторонился, приглашая гостя в дом.
— Благодарю, Петр Семенович. — Боярин Умильный повел плечами, звякнув кольцами байданы, и начал подниматься по ступеням. Он все еще считался в походе, [51] а потому мог спокойно носить броню, не натирая загривка дорогими шубами и кожухами.
Изнутри боярские хоромы выглядели столь же свежими и небогатыми, как и сама крепость: белые, пахнущие смолой бревенчатые стены безо всяких украшений, потрескивающие половицы, не успевшие закоптиться углы над образами. Бояре вошли в трапезную. Воевода занял место во главе укрытого подскатерником стола, гость сел на лавку по левую руку от него.
— Мальвазию [52] свежую купцы намедни привезли, — сообщил хозяин дома. — Я несколько бочонков прикупил.
— Хороша? — скромно спросил Илья Федотович.
— А мы отпробуем, — явно обрадовался воевода, поднялся со своего места, распахнул дверь во внутренние покои: — Остап, мальвазии кувшин принеси, кулебяку [53] сегодняшнюю, расстегаи [54] вчерашние, зайца и белорыбицы, что вотяки привезли.
— Вотяки не бунтуют? — к месту поинтересовался гость.
— Кто ясак по прежнему уложению платит, все довольны, — с готовностью пояснил воевода. — А кому разбойничать не даем, обижаются. Но я уже станишников полсотни на месте повесил, еще двунадесять [55] в Разбойный приказ отправил.
— Не балуют?
— Балует кто-то, но из чужих. С юга басурмане изредка приходят, чукчи [56] иногда наскакивают, черемисы появляются. Государь о том мною извещаем был многократно и дважды походы против бунтарей посылал. В этом году боярин Петр Морозов ходил, город на Меше спалил, нехристей за Каму оттеснил, мордву и чувашей замирил.
Распахнулась дверь, румяная девка в белом ситцевом сарафане внесла на подносе долгожданный кувшин, два серебряных кубка, блюдо с пирогами, хлебом. Воевода, взмахом отпустив прислугу, своею рукой наполнил кубок гостя, затем собственный, пригубил, по древнему обычаю показывая, что отравы в напитке нет.
— Она самая, Илья Федотович. Отведаешь?
— Отчего не отведать. — Гость поднял кубок и в несколько глотков его осушил. — Хороша твоя мальвазия, Петр Семенович, спорить не стану.
— Кисловата, Илья Федотович. Видать, о прошлом годе лето холодное выдалось.
— Хороша, — покачал головою гость, то ли искренне, то ли из вежливости нахваливая угощение. — Ты, Петр Семенович, душою не криви. Хороша.
Опять распахнулась дверь, девка внесла блюда с целиком запеченным зайцем и свернутой в кольцо, так что хвост оказался в пасти, полупудовой белугой.
— Жмотятся вотяки, — не удержался от возгласа Умильный. — Могли бы и добрую белорыбицу привезть.
— Рыба вкусна, — не согласился хозяин. — И таковых довезли они две дюжины. Здешняя белорыбица, знамо, не астраханская. Как поход выдался, Илья Федотович?
— Не было похода, — взялся за кубок гость. — Разбежались басурмане, не дали сабелькой вострой во поле поиграть. Неужто не знаешь?
— Да прошли уже домой обозы бояр Грязного и Сатоярова, да они ничего сказывать не захотели.
— И я не стану, — отпил вина гость. — Хвалиться ноне нечем. Ты мне о другом молви, Петр Семенович. Отряд стрелецкий у боярина Морозова в приволжских степях не пропадал?
— Не случалось подобного, — твердо ответил хозяин. — Боярин Борис Солтыков о прошлом годе от луговых людишек [57] разор потерпел, две сотни стрельцов убитыми потерял, и столько же в полон попало. Но нынешним летом средь служилых людей урона почти не случилось. Да и не ходили они ниже Казани, по Каме и Моше станишников вычищали.