Мне стало окончательно ясно, что Дож и его последователи не имеют ни малейшего касательства к террористам, социалистам или анархистам. Более того, эти люди вовсе не интересуются политикой, а любые социальные вопросы презирают. Можете на сей счет успокоиться — никто из них не кинется с бомбой под колеса генерал-губернаторской кареты. Это извращенные и пресыщенные дети нашей упаднической эпохи — манерные, чахлые, но по-своему очень красивые.
Нет, они не бомбисты, но для общества, в особенности для юных, неокрепших умов «любовники» весьма и весьма опасны — именно этой своей бледной, дурманящей красотой. В идеологии и эстетизме смертолюбов есть несомненный соблазн и ядоносная привлекательность. Они сулят своим последователям бегство в волшебный мир, обособленный от серой и убогой повседневности — то самое, к чему инстинктивно стремятся возвышенные и чувствительные души.
И главную опасность, конечно, представляет собою сам Дож. Я Вам уже описывал эту страшную фигуру, но с каждым днем она всё более раскрывается предо мной в своем сатанинском величии. Это упырь, вампир, василиск! Истинный ловец душ, так искусно подчиняющий окружающих своей воле, что, ей-богу, даже Вам до него далеко.
Недавно у нас появилась новенькая — смешная и трогательная девочка, приехавшая откуда-то из Сибири. Наивна, экзальтирована, голова полна всякой блажи, модной среди нынешней молодежи. Если б не угодила в наш клуб, то со временем перебесилась бы, вошла в возраст и стала такой, как все. Обыкновенная история! Но Дож вмиг опутал ее своей паутиной, превратил в ходячий автомат. Это произошло на моих глазах, в считанные минуты!
Безусловно, этому безумию необходимо положить конец, но обычное арестование тут не годится. Арест только сделает из Дожа трагическую фигуру, а уж во что превратится публичный суд и представить страшно! Этот человек живописен, импозантен, красноречив. Да после его выступления на судебном процессе этакие «любовники» заведутся у нас в каждом уездном городишке.
Нет, этого монстра необходимо развенчать, растоптать, выставить в жалком и неприглядном свете, чтобы раз и навсегда вырвать его ядовитое жало!
Да и за что, собственно, Вы могли бы его арестовать? Ведь создавать поэтические кружки законом не возбраняется. Выход один: я должен выявить в действиях Дожа corpus delicti и доказать, что этот господин осознанно и злонамеренно склоняет некрепкие души к страшному греху самоубийства. Лишь тогда, когда мне удастся раздобыть верные улики, я выдам Вам и имя, и адрес Дожа. Но не раньше, не раньше.
К счастью, меня не подозревают в двойной игре. Я намеренно строю из себя горохового шута и даже получаю род болезненного удовлетворения от нескрываемо презрительных взглядов, которыми одаривают меня некоторые наши умники во главе с самим Мэтром. Ничего, пусть считают жалким червяком, это удобней для моих целей. Или я и есть червяк? Как Вам кажется?
Ладно, passons. Корчи моего израненного самолюбия не имеют никакой важности. Меня мучает совсем другое: после страшной смерти Аваддона у нас образовалась очередная «вакансия», и я с тоской жду, что за новый мотылек прилетит опалить крылышки на этом адском огне…
Оскорбленный, но искренне уважающий Вас
ZZ
28 августа 1900 г.
ЛАВР ЖЕМАЙЛО ВСТРЕЧАЕТСЯ С ВЕРХОВНЫМ ЖРЕЦОМ «ЛЮБОВНИКОВ СМЕРТИ»
Итак, свершилось! Вашему покорному слуге удалось проникнуть в святая святых глубоко законспирированного клуба самоубийц, который вновь заставил всех говорить о себе после недавней гибели 23-летнего студента M-го университета С. Описание того, как мне удалось преодолеть все хитроумные препоны и непреодолимые препятствия, дабы достичь заветной цели, могло бы стать сюжетом для захватывающего романа. Однако, связанный словом, я буду молчать и сразу оговорюсь для г. г. полицейских: никогда и ни при каких обстоятельствах, даже под страхом тюремного заключения, Лавр Жемайло не выдаст своих помощников и информантов.
Моя встреча с верховным жрецом зловещей секты смертепоклонников состоялась в темном и мрачном подземелье, местонахождение которого осталось для меня тайной, поскольку мой чичероне доставил меня туда с повязкой на глазах. Я ощущал запах сырой земли, несколько раз по лицу задела свисающая со свода паутина, а один раз мимо с отвратительным писком пронеслась летучая мышь. После такой прелюдии я рассчитывал увидеть какой-нибудь жуткий склеп с осклизлыми стенами, но, когда повязку сняли, меня ждало не лишенное приятности разочарование. Я находился в просторной, прекрасно обставленной комнате, напоминающей гостиную в богатом доме: хрустальная люстра, книжные полки, стулья с резными спинками, круглый стол из тех, что используют при спиритических сеансах.
Мой собеседник велел называть его «Дож». Он, разумеется, был в маске, так что виднелись только длинные белоснежные волосы, седая бородка и необычайно острые, вернее даже сказать пронизывающие глаза. Голос у Дожа оказался звучным и красивым, а по временам чарующим. Вне всякого сомнения это человек талантливый, незаурядный.
— Я знаю вас, г-н Жемайло, как человека чести и только поэтому согласился с вами встретиться, — так начал разговор мой таинственный собеседник.
Я поклонился и еще раз пообещал, что «Любовники Смерти» могут не опасаться нескромности или нечестной игры с моей стороны.
Наградой за обещание была пространнейшая лекция, которую Дож прочел мне с необычайным красноречием, так что я поневоле заслушался. Попробую пересказать содержание этой эксцентричной проповеди собственными словами.
Истинная отчизна человека, по утверждению почтенного Дожа, не планета Земля и не состояние, которое мы именуем «жизнью», а нечто совершенно противоположное: Смерть, Чернота, Небытие. Мы все родом из этой сумеречной страны. Там мы обретались прежде, туда вскоре и вернемся. На краткий, несущественный миг мы обречены пребывать на свету, в жизни, в бытии. Именно обречены, то есть наказаны, отторгнуты от лона Смерти.
Все без исключения живущие — отсевки, отбросы, преступники, осужденные на каждодневную муку жизни за какое-то забытое нами, но, должно быть, весьма тяжкое прегрешение. Одни из нас менее виновны и потому приговорены к короткому сроку. Такие возвращаются в Смерть младенцами. Другие, более виновные, осуждены на тяжкие каторжные работы продолжительностью в 70, 80, а то и 100 лет. Доживающие до глубокой старости — злодеи из злодеев, не заслужившие снисхождения. И все же рано или поздно Смерть в бесконечной милости своей прощает каждого.
Тут ваш покорный слуга, не выдержав, прервал оратора.
— Любопытное суждение. Стало быть, жизненный срок назначен нам не Богом, а Смертью?