Герент, вооружился первым и, застегивая пряжки на шпорах, ворчал:
— Фу, какая жара! Прямо пекло. Они могли бы выбрать денек и попрохладнее.
Он выпрямился и указательным пальцем проверил, правильно ли сидит его шлем, потом повернулся к капитану Амальрику:
— Я говорил с Севериком. Как только мы выедем, он прикажет седлать лошадей.
— Они могли бы вообще здесь не появляться, — проворчал капитан Амальрик и прислушался: — Похоже, там начинают крушить частокол. — Он указал на пляшущего с ним рядом гнедого: — Хочешь, возьми его. Мне и чалая хороша.
— Этот тоже хорош, — сказал Герент.
— Где Беренгар с Пентакостой?
— Думаю, в общем зале — где же им еще быть? Он играет на цитре, а она внимает. Ей нравится сладкозвучное пение.
Капитан Амальрик удрученно вздохнул:
— Жаль, что он сын Пранца. Нам бы не помешал лишний меч. — Он посмотрел на Эварта с Ульфридом. Ульфрид уже был готов, Эварт пристегивал к поясу ножны. — Вы, оба. Один — туда, другой — сюда. Разыщите-ка Дуарта. Скажите ему, чтобы шел ночью дежурить к огню, и немедленно возвращайтесь. Нам надо выехать как можно скорее.
— Обстановочка ухудшается, — сообщил Герент, отнимая от уха сложенную скобкой ладонь. — Сколько их там?
— Много больше, чем надо. Вот почему я спешу. — Капитан поднял свою пику и вогнал ее в седельные ножны с такой силой, что его чалая подалась вбок и заржала. Подошел Кинр. Потом — с разных сторон — Уолдрих и Хлодвик.
— Рейнхарт почти готов, — сказал Хлодвик, глядя на лошадей и натягивая усыпанные круглыми металлическими пластинками перчатки.
— Мне такие не нравятся, — проворчал капитан Амальрик, хватаясь за седельную луку. — Не люблю, когда на руки что-то давит.
Он птицей взлетел на свою чалую и, устраиваясь, повозился в седле.
— Зато пальцы будут целее, — невозмутимо заметил Хлодвик. Он опять оглядел лошадей: — Какую мне взять?
— Пятнистую, — сказал капитан Амальрик. — А ты, Уолдрих, возьми белую, ту, что с рыжинкой. Кинр пусть берет гнедую. Она не такая норовистая, как его мул. — Он, толкнув чалую, поехал к воротам, крикнув Калфри: — Ну, что там у них?
— Мелкие стычки, — ответил тот. — Герефа сейчас на западной стороне. Там какие-то неприятности.
— Прорыв? — спросил капитан Амальрик, краем глаза заметив, что на плацу появились еще трое всадников. Герент велел им поторопиться, а потом сказал что-то Осберну, который все еще оставался с непокрытой головой.
— Нет пока, — крикнул Калфри. — Там, похоже, есть еще одно слабое место. — Он затенил ладонью глаза. — С десяток крестьян суетятся, но как-то бестолково. Кое-кто из них стоят на лестницах. Почему — не знаю.
Капитан Амальрик обернулся к отряду.
— Эй, там! — рыкнул он. — Построиться в линию! Живо!
Конники взялись за поводья. Капитан выждал мгновение-два, затем послал свою лошадь в ворота.
— Внизу, — крикнул он через плечо, — разделимся. Первая половина поскачет к герефе. Вторая будет действовать по обстановке. Северик нас поддержит.
С бастиона им вслед кричал что-то воинственное Калфри.
Лошадь под Ранегундой обильно потела и норовила отскочить от горящей стены. Сама Ранегунда, размахивая обнаженным мечом, подбадривала струхнувших крестьян.
— Они не пройдут сквозь огонь невредимыми и в первый момент будут растеряны. Тут-то и надо их бить.
Сент-Герман, находившийся рядом, тоже едва сдерживал свою лошадь, зажав в руке отданный ему Калифрантом топор. Он бросил взгляд в сторону крепости.
— Появляются ваши люди, герефа.
Языки пламени слезили Ранегунде глаза, но она различила всадников, скачущих к ним, и ощутила огромное облегчение.
— Хорошо. Мы нуждаемся в них.
С другой стороны дороги внезапно послышались вопли, и часть частокола, очевидно подрытая снаружи, упала, придавив пятерых крестьян. Через бревна молча и совершенно бесшумно полезли люди в шкурах и рубищах. Бандиты страшно скалились, размахивали дубинками и били камнями тех, кто попадался под руку. Если же падал кто-то из них, остальные не обращали на это никакого внимания.
— Вороний бог! — воскликнула Ранегунда. — Сколько же их?
Темные глаза Сент-Германа чуть сузились.
— Кажется, около полусотни, — сказал он, уверенный, что бродяг много больше.
Удо ошеломленно перекрестился.
— Кто это? — выдохнул он, цепенея от ужаса.
— Полоумные, — отозвался Бархин. — Чудища. Калифрант прав.
— Тем более следует остановить их! — воскликнула Ранегунда и помчалась наперерез серой лавине.
Сент-Герман скакал рядом.
— Похоже, у них нет командира.
— Тогда остановим всех сразу, — мрачно отозвалась она и по-волчьи ощерилась, завидев, что капитан Амальрик и пятеро конников галопом летят ей навстречу.
Крестьяне, увидев скачущих воинов, стали сдвигаться в кольцо, готовясь к отражению атаки. В глазах их вспыхнула ярость: серые люди бежали по полю, вытаптывая молодые ростки.
— Назад! — резко выкрикнул Сент-Герман. — Береги лошадь!
Ранегунда кивнула, давая понять, что слышит, и вонзила меч в налетавшего на нее оборванца, затем закричала крестьянам:
— Держитесь!
Те попятились, но не побежали, лица их были суровы. Йенс, как копье, наставил на нападающих длинный заостренный багор, Клевик размахивал обрезком пилы, у остальных в руках были лопаты и вилы. Все молчали, но сторонние крики усилились. Частокол прогорел, и захватчики проломили в нем брешь. Эварт скорой рысью погнал туда вторую группу солдат.
Молчаливые серые люди неудержимо, как волны прилива, толчками продвигались вперед. Дружно вскидывая дубинки, они принялись скандировать:
— Бре-мен! Бре-мен! Бре-мен!
Это было так жутко, что крестьяне, не выдержав, отступили, оставив всадников без прикрытия, и на тех тут же обрушился град ударов. Две лошади пали почти разом — им раздробили дубинками черепа. Ульфрид спасся, успев соскочить с седла, но Осберн оказался не столь удачлив и, пока его добивали, отчаянно кричал.
Ранегунда, белея от ярости, устремилась ко всё еще молотившим бездыханное тело врагам, но чья-то твердая рука осадила ее лошадь.
— Бесполезно, герефа, — сказал Сент-Герман. — Тебе надо пройти через это.
Она гневно дернулась.
— Да, я пройду. Я рассчитаюсь за Осберна, уж будь уверен.
— Но не столь дорогой ценой. Ты нужна своим людям.
Он понимал, что с ней творится, он знал эту неукротимую жажду убийства, завладевавшую человеком в бою. Она пьянила, она толкала на безрассудства, она уже просыпалась и в нем. Его замутило от этого ощущения, и, сглотнув комок, подступивший к горлу, он твердо сказал: