— Ну же, живее! — поторопила рабов Пентакоста, затем взглянула на Калфри: — Ты же сам сказал, что их всех перебьют. Это значит, что могут убить и нас, а я этого не желаю. Ворота должны быть закрыты. — Она повернулась к монаху: — Или вам не терпится сделаться мучеником, достойнейший брат?
— Но… здесь командую я, — заявил в полном смятении Калфри.
— Ошибаешься, — властно отрезала Пентакоста. — Здесь командую я. Как супруга герефы и дочь герцога Пола. Попробуй пикнуть — и я прикажу сбросить тебя со стены. — Ощущение собственного всесилия пьянило ее, и она почти весело обратилась к привратникам: — Эй, там! Я велю сменить вас пораньше. Замкните наглухо створки — и можете отдыхать.
Калфри в оцепенении смотрел на высокородную госпожу, не веря ни своим ощущениям, ни ушам, ни глазам. Чудовищность происшедшего не укладывалась в его голове. Беренгар же, напротив, следил за красавицей с восхищением. Смелая, властная, бесконечно пленительная, она должна была, разумеется, принадлежать лишь ему.
Сражение превратилось в хаос. Каждый воин был принужден драться с наседающими бродягами в одиночку, надеясь лишь на себя. Битва, разгоревшаяся в деревенских проулках, перекинулась в сад, начисто уничтожив малейшую вероятность собрать там по осени хоть какой-нибудь урожай.
Сент-Герману долгое время удавалось держаться около Ранегунды, пока общая сумятица не растащила их в разные стороны. Он проявлял чудеса ловкости, умудряясь с одним топором оборонять и себя, и коня, и наконец вновь увидел Ранегунду: она дралась рядом с Герентом. Пытаясь пробиться к ней, он перевел гнедого в неуклюжий галоп. Но тот вдруг оступился и попятился. Сент-Герман грянулся оземь, и толпа разъяренных бременских беженцев кинулась на него. В воздухе завращались дубинки, каждая по отдельности не могла причинить ему серьезный вред, но все вместе и вкупе с ножами калек они сулили смерть — истинную и скорую. И эта смерть во всей своей неотвратности уже приближалась к нему. Помог гнедой: он забился в конвульсиях и далеко отбросил от себя Сент-Германа. Граф вскочил на ноги, ухватил поперек туловища ближайшего из бродяг и швырнул его в набегающих оборванцев. Те опрокинулись, а Сент-Герман схватил второго врага и повторил бросок. Девять раз он вскидывал над собой жутко вопящих бандитов, их телами пробивая себе дорогу. Наконец серые чудища расступились, и Сент-Герман взлетел вверх по склону с неуловимой для человеческих глаз быстротой.
Ранегунда, завидев его, рассмеялась.
— Я боялась за вас.
— А я за вас, — ответил он и метнул во врагов подобранный с земли кровельный крюк.
— У меня есть короткий меч, — сообщил Герент, указывая на заспинные ножны.
Сент-Герман кивнул.
— Я воспользуюсь им.
Ранегунда, перегнувшись через валун, ударила очередного врага.
— Капитан Амальрик и еще пятеро наших удерживают дорогу, — сказала она. — Но их теснят, сейчас они будут здесь.
Окровавленный меч ее снова блеснул и опять нашел себе жертву.
— А где же резерв? — спросил Сент-Герман. — Почему медлит крепость?
— Не знаю, — с деланным равнодушием ответила Ранегунда. — Ворота закрыты.
— Что-о?! — вскипел Сент-Герман.
В ярости от человеческой низости он выдернул из угрожающе ворчащей толпы свирепо щерящегося крепыша и принялся пробивать в стене серых брешь, орудуя непрерывно вопящим врагом как тараном. Сила его, и так недюжинная, словно утроилась, и серая масса промялась, как глина, но стала обтекать их позицию с флангов. Он с отвращением отшвырнул от себя вдруг обмякший и потому сделавшийся бесполезным таран, но Герент был начеку и сунул меч в его руку. Серые настороженно замерли. Остановились и защитники крепости. И те и другие отдыхали. Но это длилось лишь миг.
— Где капитан? — нарушила тишину Ранегунда. — Я почему-то не вижу его.
— С ним все в порядке, — ответил ей Герент и вдруг как-то странно всхлипнул: прилетевшая из толпы серых дубинка ударила его чуть выше уха. Падая, он был уже мертв.
Теперь их осталось двое, и Ранегунда отсалютовала Сент-Герману мечом, превратив этот жест в убийственный для очередного захватчика. Сент-Герман, подхватив с земли палицу, умертвившую Герента, пошел на врага. Теперь у него были вооружены обе руки, и обе разили без промаха. Брешь в серой толпе расширялась, но он дрался с потерявшими человеческий облик и потому не знавшими страха людьми. Исход схватки был предрешен, серые, стремясь повалить его, стали бить по ногам. Он зашатался, чувствуя, как подламываются колени, и опрокинулся навзничь, развернутый страшным ударом в плечо. Очередной удар был нацелен ему в голову, но враг промахнулся, и Сент-Герман, кувыркаясь, покатился с обрыва, ударяясь о камни и уже не помня себя.
Падение было остановлено стеной скотобойни. Оглушенный, Сент-Герман лежал под ней, пока к нему не вернулось сознание. Встать не было сил. Но Ранегунда нуждалась в помощи — и он сел, разглядывая свои окровавленные дрожащие ноги. «Ранегунда нуждается в помощи», — стучало в мозгу.
Сражение наверху не стихало, Сент-Герман поднял голову. На краю обрыва пульсировал клубок из лошадиных и человеческих тел. Граф попробовал вскарабкаться вверх по осыпи, но был слишком слаб и, видимо, потерял много крови: его пронизывал холод, хотелось прилечь и уснуть. Он поплелся в обход предательской осыпи, однако вскоре был принужден сесть на камень. Кровотечение не унималось: рану следовало перевязать. Руки не слушались, и все же Сент-Герман заставил себя снять камзол и принялся методично рвать на бинты блузу. Он старался не думать о том, что происходит сейчас с Ранегундой, но ничем другим занять свои мысли не мог.
Битва все длилась, но внезапно и без какой-либо очевидной причины ряды атакующих дрогнули и стали таять. Серые побежали — сначала горстками, потом толпой, пока все до единого не скрылись из вида.
Окровавленный, перебинтованный, грязный, Сент-Герман добрел до окраины разоренной деревни — и там упал. Через какое-то время к нему подошел Эварт — тоже сильно помятый, с распухшей рукой.
— Они ушли, — сказал он чужаку, когда тот раскрыл глаза. — Я видел, как вы сражались. Думаю, мы не выстояли бы без вас.
В другое время подобная похвала польстила бы Сент-Герману, но теперь в голове его билось одно:
— Где герефа?
Эварт, пряча глаза и с трудом двигая поврежденной рукой, перекрестился, затем сообщил то, что Сент-Герман уже знал:
— Ее больше нет.
* * *
Официальное послание герцога Пола к его дочери Пентакосте, доставленное вооруженным нарочным в Гамбург и врученное маргерефе Элриху для передачи.
«Супруге бывшего герефы крепости Лиосан, а ныне монаха монастыря Святого Креста.
Сим сообщаю, что твои козни бросили тень на мою честь. Пранц Балдуин Тосларский сообщил мне, что ты обольстила его отпрыска Беренгара, хотя и являешься для всего света женой достойного человека, которому его нынешний сан, видимо, не позволяет тебя укротить.