Со мной он был обворожителен. Долил мой стакан, нашептал на ухо анекдот об одном из гостей, внимательно выслушивал мой лепет. Легко понять, почему он с первого дня из девочки-ангела веревки вьет! Чуть позже я с ужасом услышала собственное бессмысленное бормотание: «Вам кто-нибудь уже говорил, что вы неотразимы?» Таково влияние Директора — мои упертые и скептические мозги превратились в желе. Может быть, это паранормальный эффект?.. Когда я спросила его, что он забыл на театральной вечеринке, он ответил: «Красивую женщину». Все прочие могли сколько угодно обливаться своими мартини — Директор намекал на меня, серую мышку с красной рожей и заплетающимися ногами! «Мне нравятся женщины с сильными пси-способностями», — мурлыкнул он, и когда я возразила на это, что не смогла бы воспарить даже плавая в бассейне, не то что левитировать, он показал мне, как телепатически передавать мысли. «Просто закройте глаза и представьте, что вы выкрикиваете слово с берега пустынного острова кораблю на горизонте. Посмотрим, сможете ли вы меня услышать», — и мы закрыли глаза, и он сделал мне совершенно порнографическое предложение…
Я немедленно сказала «Да!» Может, это было даже «ДА-ДА-ДА! О Боже, ДА!!!» Вот так и получилось, что я получила приглашение в Центр Эллы.
Полет на вертолете — это совершенно роскошная штука, почти мистическая. Шары, наполненные горячим воздухом, висели в небе, как булавки, вколотые в карту. Мы прожужжали между ними в нашем пятиместном «Белл Джет-Рэйнджере», следуя вдоль оловянной ленточки реки, стиснутой ущельем внизу под нами. А потом впереди замаячил подвесной мост Брунеля, похожий на ожерелье, натянутое между двумя холмами, и мы отвалили в сторону, пролетели над лесами, и нырнули вниз, к вертолетной площадке в форме оранжево-серой буквы «Н» за квадратным сооружением из песчаника. Из него выскочили два юнца, пригибаясь под вертолетными лопастями, и откатили дверь, освобождая Директору дорогу. Он помог мне спуститься с преувеличенной галантностью, как будто он был Рейли, а я — королева Бесс, [49] и передо мной была особенно большая лужа, а юнцы подхватили мои сумки и ринулись обратно в дом.
Это было не то, чего я ожидала. Конечно, я и не знала, чего ожидать — возможно, Эллы, выпархивающей из верхнего окна, чтобы приветствовать гостей, или колонны монахинь, марширующих по саду, пряча склоненные головы под капюшонами… Когда я прошла вслед за Директором через зимний сад в общую комнату, там скучали над книгами и журналами от девяти до двенадцати подростков. Некоторые подняли взгляд, и сказали: «Привет!» Некоторые промолчали. На низком столике, на каких обычно устанавливают телевизоры, была разложена «монополия». Помимо этого в комнате стояла дюжина компьютеров и гнездо проводов, тянущихся от них к принтерам. Еще несколько подростков сгорбились за ними, проглядывая и отправляя ежедневные тысячи сообщений.
Директор сновал туда-сюда, держа в обеих руках по мобильнику. Я торчала в центре комнаты, гадая, куда отнесли мои сумки. Никто не удостоил меня повторным взглядом.
— Голодная? — спросил он, в очередной раз влетая в комнату.
— Брук может сделать тебе яичницу-болтунью. Она знает, как ее приготовить по моему вкусу. Я ее хорошо вышколил. Брук, на кухню — живо!
Восемнадцатилетняя девица с личиком, похожим на мордочку мопса, и высокой грудью, захлопнула дешевенькое издание романа Джеймса Герберта, и пулей вылетела из комнаты — полагаю, на кухню.
— Где будет моя комната? — спросила я.
— А на кой тебе понадобилась комната?
Он проводил меня в свои собственные апартаменты, вверх по лестнице с широкими деревянными ступенями — в хозяйскую спальню за запертой дубовой дверью. Окно выходило на окрестности и речное ущелье, но жалюзи он держал закрытыми. Две люстры свисали по обеим сторонам массивной, с алым бельем, кровати. Нет, не алым — кроваво-красным. Кровать выглядела горячей. И мягкой… В комнате больше почти ничего не было: встроенный платяной шкаф, зеркало над полкой, маленький столик с портативной видеокамерой… И шкура белого медведя.
— Это с родины моего отца, из Исландии. Я сам его застрелил. Нет-нет, это шутка — я просто забыл, что ты журналистка. Никогда не шутите с журналистами, у них нет чувства юмора… На самом деле, я купил ее в Анкоридже во время последней поездки туда. Мишка был мертв уже десятки лет — его выследили и застрелили в тридцатых годах. Настолько политически корректен, насколько вообще может быть мех. Хочешь — погладь, он жестче, чем ты могла подумать. Белые медведи — это тебе не какие-нибудь пушистики. Сядь, — он сел рядом со мной, зарывшись пальцами в мех рядом с моим бедром. — Ты бы удивилась, насколько он шершавый. Особенно для обнаженной кожи…
— А зачем тебе камера?
— О, право, не знаю! На случай, если Элла выдаст что-нибудь особенно восхитительное…
Нервный стук в дверь — и девица с грудью, похожей на две базуки, принесла нашу яичницу. Она мялась у двери в ожидании новых приказаний, но была отпущена восвояси щелчком директорских пальцев.
— Ее сестра Холли, — заметил он, — училась вместе с Эллой в школе. Ее зовут Брук Мейор. Так что она знала Эллу, разумеется. И, разумеется, не удостаивала ее даже косого взгляда. Но к тому времени, как я представил всему миру Эллу, творящую чудеса направо и налево, бедняжка Брук уже не могла держаться в стороне. Поселилась на улице у дома Эллы, спала прямо на дороге, пыталась вломиться в дом, пыталась делать фото через окно… Совершенно одержимая! Не могла поверить, что и вправду была знакома с Эллой. И это сделало из нее идеальную кандидатку на поселение в Центре, чтобы помогать нам следить за домом, заниматься корреспонденцией, и так далее. Все ребятки, которых ты видела внизу — точно такие же. У рок-звезд есть фанаты и клубы поклонников. У нас с Эллой — ученики.
— А где Элла?
— Молится, — отвечал он туманно.
— Молится — где?
— В уединении.
— Я правда хочу ее увидеть.
— Все хотят!
— Но ведь ты меня за этим и привез сюда!
— Да ну? Правда? — секунду казалось, что он надулся, потом его кисть с белыми костяшками сомкнулась вокруг моего предплечья, и игриво потянула вниз, на шкуру. — Это поэтому я привез тебя сюда? В мою спальню?
— Ты не запер дверь… — я попыталась (не слишком активно) уклониться от его губ.
— И что? Ты хочешь совершить попытку к бегству? Далеко не убежишь. К этому часу обычно уже выпускают собак…
Пришлось подчиниться.
Я не вылезала оттуда трое суток.
Директора в конце концов увез вертолет, и я впервые за семьдесят два часа забылась беспокойным сном. Проснувшись, я подняла жалюзи, и села, любуясь сгущавшимися над ущельем сумерками. Там, за лужайками, за утыканной битым стеклом стеной с натянутой поверх нее колючей проволокой, на деревьях сидели фотографы — тяжелые черные силуэты, похожие на воронов с выдвижными объективами. Их цифровые камеры могли передавать изображения прямо на «Макинтоши» замерших в ожидании отделов новостей в любой точке земного шара. Удобно — не надо никакой пленки.