На следующее утро мы недолго поговорили, пока он пек лимонные оладьи и помешивал теплый малиновый соус.
— Можешь пожить какое-то время у меня, — сказал он от плиты, — если хочешь.
Я мелкими глотками пила кофе.
— Спасибо. Нет.
— Я серьезно. Я… я был бы рад. — Он повернулся. — Это нам обоим будет на пользу.
— Нет, Роберт.
Мои слова его ранили, и мне стало его жаль. Он снова отвернулся к плите.
— Я не позволю тебе снова от меня ускользнуть.
— Нет, милый. Я просто хотела сказать, что мне понадобится время.
Не поворачиваясь, он кивнул.
— И каким долгим оно будет? Ты говоришь про неделю, месяц, год? Что-то в тебе изменилось.
— И ты понял?
— Ты другая.
— Тогда зачем я тебе, если я другая?
Он помешивал малиновый соус, переворачивал блинчики.
— Я не позволю тебе снова от меня ускользнуть, — повторил он, словно говорил сам с собой.
Я вернулась в свою квартиру — словно вошла в музей девушки, которую я когда-то знала. У одежды в шкафах был чужой запах. Мама поставила в комнате свежие цветы и набила холодильник здоровой пищей. Я все выбросила. Через неделю родители и сестра уехали домой, и я стала предоставлена самой себе.
Шли дни. Я избегала бывших друзей и мест, где была завсегдатаем. Мне казалось, они истончились до бумаги, превратились в мусор, годный лишь для костра. Я бродила по городу, выискивая знаки Торгу. Ко мне вернулись силы. Я ходила к мясникам и фунтами покупала сырое мясо. Часто звонил Остин, спрашивал о моем самочувствии. Что я ем? Занимаюсь ли спортом? Поначалу он о работе не заговаривал, но постепенно стал упоминать, что на двадцатом этаже были бы счастливы меня видеть. Я ему не поверила.
Я несколько раз звонила Стиму на работу, но никто не снимал трубку. Я встречалась за ленчами с Остином, но тот не отвечал на вопросы о нем.
Звонили и заходили полицейские и прочие представители властей, и я высидела несколько дружеских допросов. Кажется, в таких бесконечных разговорах прошла большая часть марта. Они хотели знать, правда ли я видела Йона Торгу? Смогла ли я доподлинно установить его личность? Видела ли его документы? Что-нибудь официальное? Мы снова и снова разбирали описание его внешности. Я видела их скептические лица. Большинство не верило, что я действительно видела реального Торгу. Их вопросы указывали, что у них зародилась и уже разрастается теория, будто я попала в лапы местного садиста, который играл выгодную ему роль, пока я не оказалась в его власти. Психиатры подтвердили, что я перенесла травму. Врачи меня осмотрели и — вполне оправданно — пришли к выводу, что меня не изнасиловали. Никто не верил мне, когда я говорила, что Торгу уже здесь. Никто даже глазом не моргнул. Никто не упоминал Клементину Спенс. Они считали происшедшее со мной странным отвлекающим маневром.
— Он определенно собирался сюда приехать, — говорила я.
— По вашим словам.
— Вы хотя бы потрудились проверить?
— И как же именно?
— У вас есть описание. У вас есть имя. Разве нельзя проверить списки прибывших пассажиров за последние три или четыре месяца?
— Вы представляете себе, насколько это сложно, мисс Харкер?
Мои сны стали хуже. Я принимала снотворное, но оно не помогало. Мои ночи казались подготовкой. Я слышала голоса, название мест, столь же постоянный гул, как шум машин на улицах. По ночам, иногда до трех утра, я гуляла по Вест-Виллиджу, и никто меня не тревожил. Я стояла под окнами Роберта, просто смотрела, словно охраняя его от насилия внутри меня самой. Я ходила в спортзал. Я бегала в самую скверную погоду. Я ела как лошадь — чизбургеры, стейки, сплошь настоящее, не трансгенное мясо.
Я ходила в Нью-Йоркскую публичную библиотеку, брала книги по вампирам. Я вступила в лабиринт загадок, но меня поджидали и открытия. Самая разумная из монографий по вампиризму разбирала фольклор и медицинские симптомы, но ни то ни другое ко мне не относилось. Прочие скатывались в мистику и оккультизм: кресты, зеркала и проточная вода, летучие мыши, волки и лунный свет — вновь и вновь издевка над правдой: Торгу меня не кусал. Зубы у него искрошились и стерлись. Он прибегал к ведрам и ножам. В его методах не было ничего сверхъестественного. Если уж на то пошло, его варварские методы отдавали каменным веком. Разве вампиров не считают самыми утонченными убийцами? Я смотрела фильмы и лишь находила все новые противоречия и ляпы. Вампиры не имеют отражения и ненавидят чеснок. Но в отеле Торгу я видела зеркало, и курицу он приготовил с чесноком, или это был розмарин? Вампиры боятся дневного света и чураются креста. Я никогда не видела Торгу при дневном свете, но он определенно питал тягу к религиозным письменам и символам. Он был очень стар. Он рассказывал про похороны своего отца, которые были поруганием покойного, и теперь мне пришло в голову, что он говорил о событиях, имевших место тысячелетия назад. Его предки — народ, о котором я никогда не слышала. И что еще сказала Клемми? Он — два миллиона лет бойни в облике человека. Что это значит? Неужели он настолько стар? Мой разум такой мысли противился, но, возможно, именно тут кроется истина. И меня посетила еще одна догадка. Торгу «кусал» посредством слов. Его слова и являлись клыками. Они ядом вливались мне в ухо и, проникая в мозг, заражали разум. Я начала слышать названия мест. Теперь мне хотелось крови. Разве я не вампир? Солнечный свет мне не мешает. Я могу управлять своими желаниями, хотя и не без усилий. Я заходила в церкви, и ничего не происходило. Кресты пугали Дракулу, но только в руках верующих. Торгу вышел из себя при одном лишь упоминании Дракулы. Я оскорбила его достоинство, произнеся это имя, извращение истинного ужаса, бессовестной лжи о существах, воплощенной в персонаже романа. Я все время думала о Дракуле. Его реальность — просто шутка!
Подготовка. Я обратилась к истории. Мне хотелось знать каждую мелочь о кровавом прошлом моего города. Я жаждала знаний о братских могилах под мостовыми, о местах, где похоронены засеченные рабы и четвертованные пираты, где пали жертвы битвы за Бруклин, где их осквернили в смерти английские солдаты. Мне хотелось больше знать о преступниках и бандах, о поножовщине и перестрелках. В наших прогулках по центру я заводила Роберта на какую-нибудь улочку и рассказывала историю очередного зверства. Он просил бросить читать про чудовищные преступления. Плакал.
Все — подготовка, остальное — случайности и обманные маневры. В середине апреля мы стали жить вместе. Это была уступка с моей стороны. Благодаря финансовой поддержке отца я смогла оставить за собой собственную квартиру, но Роберт отказывался принимать «нет».
Однажды — я собирала вещи для переезда — в мою дверь позвонили. Когда я приоткрыла дверь, на пороге оказался коротко стриженный мужчина в плохо сидящем костюме.
— Извините, что вас тревожу, мисс, — сказал он.
Он был ниже меня ростом, смуглым и говорил с акцентом, но держался с властностью представителя закона. Я медлила снять цепочку.