Ошеломленный и растерянный, я остался стоять на коленях с бутылкой в руке.
Неужели она испугалась меня? Почему? Какие могут найтись причины для подобного страха? Оставалось предположить, что недавно пережитое потрясение, должно быть, повергло ее в легкое помешательство. Наверху хлопнула дверь, я понял, что сестра заперлась в своей комнате. Я поставил бутылку на стол: внимание мое привлекли звуки, послышавшиеся возле задней двери. Я приблизился к ней и прислушался. Дверь дрогнула, должно быть, твари навалились на нее снаружи; однако створка оказалась слишком прочной и надежной даже относительно приложенных ими сил.
Из сада непрерывно доносились звуки. Случайный слушатель, скорее всего, заподозрил бы, что там хрюкает и перекликается стадо свиней, но из-за двери я сумел уловить смысл в этом визге. Постепенно я стал слышать или угадывать в визге нечто вроде человеческой речи — вязкой и нечеткой, словно каждое слово давалось Свинорылам с трудом… тем не менее я понял, посреди всей какофонии, что присутствую при обмене мыслями.
К этому времени в коридорах стало совсем темно, отовсюду доносились скрип и потрескивания, которые к ночи всегда наполняют каждый старинный дом, должно быть потому, что в ночной тишине слух отходящего ко сну человека несколько обостряется. Кое-что поясняет, конечно, и теория, гласящая, что ночное похолодание заставляет сокращаться старые стены, и дом — как бы пошевеливаясь — устраивается на ночь. Так или иначе, в ту ночь мне было бы приятнее не слышать вообще ничего… мне все казалось, что всякий скрип или шорох сопровождает движение одной из тварей, крадущейся по коридору, пусть я и знал, что этого не может случиться, поскольку сам убедился, что двери плотно закрыты.
Однако звуки постепенно настолько растревожили меня, что я решил заново обойти весь низ дома, — хотя бы только для того, чтобы наказать себя за трусость, — ну а если не так, чтобы встретить опасность лицом к лицу. После обхода я решил подняться в свой кабинет: было ясно, что не может быть даже речи о сне, когда дом осажден полузверьми, полу… кто знает, чем были эти твари на самом деле… ясно было лишь, что они являются воплощением предельной мерзости.
Сняв с крюка кухонный фонарь, я переходил из подвала в подвал — из комнаты в комнату, через кладовую и угольную яму — по коридорам и закоулкам, которых так много в основании любого старого дома. И, наконец, обыскав каждый угол и всякую каморку, где могла бы спрятаться такая тварь, отправился к лестнице.
Поставив ноги на первую ступеньку, я замер, потому что вдруг как будто услышал какой-то звук, донесшийся из кладовой для хранения масла, что находилась слева от лестницы. Нервы мои были уже взведены до предела, и решительно шагнув ближе к двери, я поднял фонарь над головой и в какое-то мгновение убедился в том, что помещение пусто, — если не считать кирпичных опор, поддерживавших тяжелые каменные плиты свода. Я уже собирался уйти, уверенный в том, что ошибся; но тут свет фонаря отразился в двух ярких точках за высоким окном. Я постоял, приглядываясь, и тут они шевельнулись, поблескивая то красным, то зеленым огнем. Я понял — это глаза.
А потом за окном проступил силуэт одной из тварей: она держалась за прутья решетки и лезла вверх. Я подошел поближе к окну и высоко поднял фонарь, не имея — как будто — оснований для опасений: тварь конечно же не была способна справиться с прочными прутьями. Однако, понимая умом, что чудище не может причинить мне вреда, я вновь ощутил тот же жуткий страх, с которым познакомился неделю назад. Я ощутил, что глаза этой твари смотрят прямо в мои и настойчиво требуют… Я попробовал отвернуться, но не сумел этого сделать. Уже и окно, казалось, расплывалось в тумане. Должно быть, за ним появились еще одни глаза, а за ними другие… целое созвездие злобных жгучих светил манило меня к себе.
Голова моя плыла и пульсировала. И тут я ощутил острую боль в левой руке. Ощущение становилось сильнее и, наконец, буквально вынудило меня обратить на нее внимание. Напрягая все свои силы, я опустил долу глаза, тем самым разрушив чары. Оказалось, что неосознанно — в каком-то трансе — я схватился за раскаленное стекло фонаря и сильно обжег руку. Я вновь поглядел на окно: туманная дымка рассеялась, и теперь за ним маячили дюжины и дюжины адских харь. Во внезапном приступе ярости я замахнулся и швырнул лампу в окно. Разбив одно из стекол, она вылетела между двух прутьев наружу, в сад, разбрызгивая на лету горящее масло. Послышались сердитые крики, а когда глаза мои привыкли к темноте, я обнаружил, что за окном никого нет.
Кое-как собравшись с силами, шатаясь, я направился к двери и принялся подниматься, оступаясь едва ли не на каждом шагу. Я был ошеломлен — словно бы получил удар по голове. Руку мою жгло, душу наполняла слепая ярость, направленная против этих тварей.
Поднявшись в кабинет, я зажег свечи… отбрасываемый ими свет играл на ружьях, развешенных на боковой стене. Только тогда я сообразил, что все же не бессилен, и сила оружия столь же губительна для этих чудовищ, как и для обычных зверей. Я решил занять оборону.
Прежде всего, пришлось перевязать руку — боль становилась уже нестерпимой. Слегка уняв ее, я отправился к ружьям. Выбрал тяжелую винтовку — оружие надежное и испытанное — и, прихватив положенную амуницию, отправился на верх одной из венчавших дом башенок.
Оттуда ничего не было видно. Внизу темнел сад, а под деревьями лежали густые тени. Вот и все — что толку наугад стрелять в эту тьму. Оставалось дожидаться восхода луны и надеяться, что тогда я сумею достойно покарать осаждавших дом. Словом, я сидел тихо и старательно прислушивался. Шорохи в саду прекратились, лишь изредка до меня доносились случайный визг или хрюканье. Тяжелое безмолвие вовсе не радовало меня: кто мог сказать, какой дьявольщине предавались тем временем гнусные твари. Дважды я спускался из башни и обходил дом, но все было спокойно.
Лишь однажды со стороны Ямы послышался шум, словно бы в ней вновь случился обвал. Он вызвал недолгое — минут на пятнадцать — беспокойство и среди новоявленных обитателей сада. Но шум быстро улегся, и все вновь успокоилось.
Примерно через час над далеким горизонтом появилась луна. Со своего места я видел за деревьями ночное светило, однако не мог разглядеть, что тем временем творилось в саду. Лишь когда луна поднялась повыше, заглянув за край крыши, я заметил несколько Свинорылов, распростершихся возле стены дома. Чем они там занимались, мне не было видно, однако не следовало пренебрегать выпавшим шансом, и, хорошенько прицелившись, я выстрелил в того из них, кто находился как раз подо мной. Раздался пронзительный визг, а когда развеялся дым, оказалось, что существо это повалилось на спину и еще слабо дергалось. А потом застыло. Остальные исчезли.
Сразу же после этого от Ямы послышался громкий визг, не менее сотни голосов отвечали ему ото всех краев сада. Так я получил некоторое представление о численности врагов и понял, что дело приобрело куда более серьезный характер, чем можно было представить.
Безмолвствуя и наблюдая, я все время мучился мыслью: кто они? Откуда явились? Что из себя представляют? И что все это значит? Потом думы мои вернулись к тому видению — хотя я даже сейчас сомневаюсь, чтобы это было только виденье — что открыло мне Равнину Безмолвия. Что оно предвещало? И что означала эта тварь на Арене?.. О! Наконец я вспомнил о Доме, который видел в том безгранично далеком от Земли месте. О Доме, во всем повторявшем мой собственный, словно копия, сделанная с оригинала… впрочем, как знать, где копия, а где оригинал. Я и не думал, что…