– Что? – переспросил Дойл.
– Я не так хорошо знаком с ее сочинениями, как вы. У нее есть упоминания о "Семерке" и "Черном лорде"?
Погруженный в свои мысли, Спаркс едва смотрел на Дойла.
Дойл попытался припомнить то, о чем писала Блаватская. Ему казалось, что со времени, когда он лениво перелистывал ее книги, уютно устроившись в своей тихой квартире, минула целая вечность.
– Да, припоминаю что-то такое, – проговорил он наконец. – "Обитающий у входа", так, кажется. В сущности, это одно и то же.
– Как он описан, этот "обитающий у входа"?
– Как сущность… как некая сущность высокой духовной организации… стремящаяся войти в этот мир.
– В образе человека? Я правильно вас понимаю?
– Да. Блаватская утверждает, что к этому стремятся абсолютно все души, потому что это – путь к знанию и слиянию с "познавшими тайну".
– Чем же "это" отличается от "познавших тайну"?
– В своей бестелесной сущности "это" предположительно занимало достойное место справа от… Бога – назовите как угодно. А в мире физическом пало жертвой – я не могу припомнить точно, как говорится у Блаватской, – жертвой искушений земной жизни.
– Таковы пути плоти нашей… – пробормотал Спаркс.
– Отпав от Бога, чтобы править миром, "это" удовлетворяет свою гордыню, считая себя Богом.
– Зло, воцарившееся в мире, христиане называют Люцифером.
– Мальчик в голубом сказал, что у "этого" много имен.
– Да, миф о падшем ангеле существует почти во всех культурах… Почему Блаватская называет его "обитающим у входа"?
– Покидая мир физический после пребывания в нем – а таких пребываний, очевидно, множество, как утверждает Блаватская, – зло удаляется в убежище между двумя мирами. Оно собирает вокруг себя потерянные, развращенные души, последовавшие за ним после смерти.
– Эти души и обозначаются "Семеркой"?
– Я не могу вспомнить точное число, но говорится о них собирательно.
– И следовательно, приверженные злу первыми возвращаются из purgatorium в физический мир, – возбужденно проговорил Спаркс. – Они пролагают путь – проход – для своего Черного господина, "обитающего у входа" между физическим и мистическим мирами в ожидании возвращения на землю.
Дойл кивнул.
– В общем, да. Хотя я не помню, чтобы Блаватская называла "это" и его адептов "Черным господином" и "Семеркой". Имя им всем – Темное братство.
Спаркс замолчал. Они миновали окраины Лондона и выехали на грязную проселочную дорогу. "Неужели придется трястись в экипаже до самого Уитби? – подумал Дойл. – На это уйдет дня два или даже три".
– Скажите, Дойл, у медиумов, с которыми вы встречались, бывали какие-то странные видения? – спросил Спаркс.
– Да, нечто неясное. Какие-то смутные предчувствия и ощущения. Весьма расплывчатые и эфемерные.
– И никаких деталей?
– Об этом я слышал только от Спайви, видевшего мальчика в голубом.
– Как вы думаете, этот мальчик действительно был ясновидцем?
– Я бы сказал, что он невероятно остро чувствовал происходящее. Но делать определенные выводы, не зная истоков болезни, не в моих правилах. Мне показалось, что видение, преследовавшее его, ускорило его смерть.
– Как если бы оно и напало на мальчика?
– Да, малыш был раздавлен чудовищной тяжестью навалившегося на него испытания.
– О чем это говорит вам, Дойл? Подобные видения бывают у многих?
Дойл задумался.
– Там, откуда приходят видения, происходит что-то ужасное. Я бы сравнил это со штормом в открытом море, отзвуки которого едва долетают до суши.
– Эти люди – живые барометры, регистрирующие малейшие изменения в атмосфере.
Дойл зябко поежился.
– Скажу вам честно, Джек, мне от этого становится как-то не по себе, – признался он.
– На Востоке давным-давно замечено, что кошки и собаки перед землетрясением ведут себя очень беспокойно. А в Англии, чтобы узнать, нет ли в шахте смертоносных газов, пускают туда канареек. По аналогии можно предположить, что существуют люди, обладающие такими же сенсорными способностями.
– Наверное, – неохотно согласился Дойл. – Но мне от этого почему-то не легче.
– Извержение энергии из "обитающего у входа" подобно тайфуну, сметающему все на своем пути.
– Если бы "это" существовало на самом деле…
– Если возвращение "этого" на землю действительно цель Братства, то не мешало бы знать, каким образом готовятся к нему черные маги.
– Понятия не имею.
– Ритуальные убийства? Кровавые жертвоприношения?
– Возможно, – пробормотал Дойл. – С подобными вещами не знаком.
– Но "это" должно сначала родиться – как обычный ребенок, не так ли Дойл?
– Может быть… А эти мерзавцы в Чезвике подыскивают подходящую пару, – предположил Дойл.
Спаркс будто не слышал его слов.
– Белокурый мальчик… которого мы видели на сеансе… Его отняли у отца, мать была тому невольным свидетелем…
– Простите, Джек, для меня это слишком. Я хочу сказать, что Блаватская говорит о чем-то таком, но обыкновенный читатель – я, к примеру, – воспринимает это как цитату из древних мифов.
– Но разве вы сами не писали о злонамеренном использовании ребенка?
Дойл побледнел. Он почти забыл о своей треклятой книге.
– Писали ведь, Дойл?
– В общем, да.
– И вы удивляетесь, что они преследуют вас? Какие еще доказательства вам требуются?
Вопрос повис в воздухе.
– Дойл, позвольте спросить, – мягко сказал Спаркс. – Как по-вашему, что предпримет "обитающий у входа", когда снова воплотится в физическом мире?
– Ничего нового, наверное, – как можно спокойнее произнес Дойл. – Контроль над миром, порабощение человечества и все такое.
– И к тому же в его распоряжении будет сверхновое оружие. Опасность всемирной бойни увеличивается в сотни раз.
– Вынужден согласиться с вами, – сказал Дойл, вспомнив о Драммонде и его разрастающейся военной империи.
Удовлетворенный беседой, Спаркс откинулся на сиденье.
– Тогда давайте закончим этот разговор, согласны?
– Пожалуй, – устало кивнул Дойл.
"Только не мешало бы мне убедиться, что вы не один из тех мерзавцев, – подумал Дойл. – И спросить, почему я должен верить, что вы тот, за кого себя выдаете. Я не могу, просто не могу спросить об этом, потому что, если вы сумасшедший, вы ничего не поймете, а только разозлитесь и моя жизнь будет под угрозой".