— Художник, блин, — криво усмехнулся Бивень. Брюхо наконец приподнялся, обвел компанию мутным взглядом.
— А чо ржете? — невнятно проговорил он и зевнул. — Она мне обещала деньги за это выписать. Ну я и нарисовал. Мне по хрену…
— И получилось? — не поверил Поршень.
— Ну как… Так как-то… Краска у меня только коричневая была, так что не очень хорошо видно… Но мне-то по хрену.
— Но деньги-то дала?
— Не-а… Сказала, нужны зайцы, а не рогатые свиньи. Только банку сивухи дала. Но сказала, еще столько же даст, если я эту стенку белой краской замажу…
— А тебе — по хрену, — догадался Поршень.
— Добытчик, — со смехом похвалил Дрын и достал сигареты. — Дайте огня кто-нибудь…
Поршень полез в карман, и вместе с коробком вывалилось несколько мелких монеток. Бивень тут же начал их собирать.
— Опа! — радостно воскликнул он. — Опять монетка редкая! Такая же, с кривым гербом…
И вдруг повисла пауза.
— Не понял… — проговорил Дрын каким-то странным голосом.
Бивень сразу спрятал радость. До него, наконец, дошел смысл. Редкую монетку последний раз видели, когда бросали в пакет с Машкиными деньгами.
— Откуда у тебя? — спросил Дрын, искоса глядя на Поршня.
Тот покрылся красными пятнами. Он не придумал ничего лучшего, чем пробормотать: «Да вот, как-то завалилась…»
— Куда завалилась? — тихо произнес Дрын. — Откуда завалилась?
Поршень часто моргал и беспомощно шевелил губами. На него поглядывали осторожно и смущенно. Образовалась непростая ситуация: Дрыну приходилось уличать своего братка-мазутника в воровстве. И тем самым признавать правоту гимназиста, которого уже объявили вне закона.
— И Кира говорил, что ты деньги забрал… — вспомнил Дрын.
— Не, — помотал головой Поршень, и его губы по-детски задрожали.
— Я не понял, — повторил Дрын, потому что уже не знал, что ему говорить и как себя вести. Подобного козлизма среди своих никто на Промзаводе не помнил.
Неизвестно, чем все могло кончиться. Но тут вдруг раздался громкий треск, и… рухнула часть забора. Все подскочили. Шерсть заботливо удержал банку с выпивкой, которую едва не опрокинули.
За упавшим забором стоял и развязно усмехался Пакля. Рядом неподвижно высился один из близнецов, только что обрушивший гнилые доски по приказу хозяина. Пакля надеялся на психологический эффект — и он его добился. Мазутники даже позабыли про развенчанного Поршня.
Клоунский наряд уже был заляпан какой-то грязью и вином, но Пакля в нем по-прежнему бросался в глаза, как пестрая клякса. Пакля был пьян и омерзительно высокомерен. Он не спеша приблизился, лениво поигрывая бесполезным телефоном, и принюхался.
— «Сэм» жрете? Ничего получше не нашли? Мазутники напряженно молчали. Ничего, кроме враждебных взглядов, они позволить себе не могли.
— А чего со ствола-то? Стаканов не нашли?
— Не со ствола, а из шеи, — веско поправил Бивень. — А ствол у тебя между ног болтается. Сам из него пей.
— Ладно, пацаны, я мириться пришел, — проговорил Пакля с неуклюжим великодушием. Он демонстративно вытащил пачку «Кента», прикурил от золотистой зажигалки, подул на нее и выкинул в лопухи. — Случайно поцапались… бывает, в общем.
Ему не отвечали. Это было бы противоестественно — мириться с Паклей. Кто он такой, чтобы с ним мириться? Его всегда можно было прогнать пинком или, наоборот, разрешить быть поблизости. Но ругаться и мириться — таких понятий относительно Пакли никогда не существовало.
Сам Пакля так не считал. Общение с алкашами у палатки быстро его разочаровало, теперь ему требовалось более авторитетное общество.
— Ладно, пацаны, — сказал он. — У меня ящик «Анапы» стоит и колбаса. Вас дожидается.
Воцарилась пауза, которую вскоре нарушил Дрын.
— А чего ж не принес «Анапу» с колбасой? — спросил он, не скрывая презрения.
— Так ведь… — Пакля даже растерялся. Но тут же вернул себе «фасон». — Я все достал, обеспечил. Я еще и носить вам должен?
— А почему не принести, если мириться пришел? — спокойно пожал плечами Дрын.
Все подсознательно понимали: пойти гурьбой за Паклей — значит, признать за ним какой-никакой авторитет. А это было совершенно недопустимо. Никто из уважающих себя пацанов не пошел бы за Паклей, даже пить.
— Ну что? — Пакля уже встревожился. Ему не хотелось уходить опозоренным. — Кто со мной?
— У нас тут разговор, — за всех ответил Дрын. — Но если чего принесешь — не прогоним.
Пакля едва удержался, чтобы не спустить на Дрына своего бойца. Над ним откровенно издевались, хотя спьяну он не очень хорошо это понимал. Однако Пакля еще надеялся на хорошие отношения — не сейчас, так позже.
— Дело ваше, — сказал он и зашагал прочь. Но, пройдя несколько шагов, обернулся. — Ну так что, никто со мной не пойдет?
— Я пойду, — раздался вдруг одинокий голос. Все одновременно посмотрели на Поршня.
— Обожди, — Поршень поспешно отделился от компании и нагнал Паклю. Словно боялся, что схватят за шиворот и не пустят. — Я с тобой.
— Пошли, — одобрительно сказал Пакля. — Там Пельмень ждет… и вообще.
Он пока не знал о причине, которая заставила Поршня оторваться от своих. Впрочем, причина роли не играла. Главное — Пакля уходил не в одиночестве, нашелся хоть один пацан, который его признал. И не просто пацан, а Поршень, который на Промзаводе всегда был в авторитете.
«Сегодня один — завтра другой, — думал Пакля, уводя нового товарища. — Через неделю, глядишь, и семеро. Не так плохо…»
Дрын долго смотрел вслед уходящим. Потом резко повернулся, уселся на траву и забрал у Шерсти банку.
— Вот же с-сука, — процедил он.
— Кто? — спросил Бивень.
—Оба! — выпалил Дрын и с яростью глотнул самогона.
* * *
Лишь на второй день Гимназия собрала, наконец, дружину, чтобы идти на Промзавод и «разбирать вопросы». Народу оказалось неожиданно много. Одуревшая от безделья и однообразия молодежь почесала затылки и со вздохами потянулась к месту сбора — хоть какое-то занятие.
Опасаться, в общем-то, было нечего. В большой толпе ничего не страшно, всегда можно позвать своих и спрятаться за ними.
Массовое передвижение гимназистов по улицам Зарыбинска было замечено и правильно истолковано. На Промзавод уже бежали десятилетние мальчишки, чтобы предупредить старших о приближении вражеского войска. Впрочем, предупреждение было по большому счету бесполезным — мазутники успели бы только спрятаться. А о том, чтобы дать организованный отпор, и речи идти не могло.
Вторжение началось с того, что возле бани изловили двоих промзаводских пацанов, суетящихся вокруг заглохшего мопеда, и сыграли ими в «пятый угол». У мопеда прокололи оба колеса, после чего Гимназия двинулась дальше.