Любка достала планшет, извлекла из него толстую тетрадь с записями Берислава и демонстративно углубилась в чтение. Это не особо помогло. На периферии сознания продолжали журчать бесконечные жалобы. Бабе было все равно к кому обращаться, и она без проблем переключилась на Ли Ду.
Записи были отрывочными и без всякой системы. Даты отсутствовали, все вперемешку. Любке просто хотелось понять, как он жил все эти месяцы и чем занимался.
«Меня назвали „далацу“. Ли Ду сообщила, что это большой грубоватый парень. Вроде не обидно. Гораздо хуже в свое время прозвучало, когда ее саму поименовали наши спутники „сяо цунмин“. Она даже не хотела переводить. Это баба склочная, но в оценках прямо не в бровь, а в глаз. Четкое определение: весьма полезная в мелочах, но совершенно бестолковая в ответственных делах. Одно слово — горожанка. Совершенно неприспособленная к нашей бродяжьей жизни. Ни костра нормально развести, ни жратвы достать. В голове сплошные лозунги, а к реальной жизни не готова абсолютно. Поспорю на что угодно, из богатой семьи. Почему вечно тянет детей зажиточных родителей в революцию? Загадка. Они хотят счастья для всего народа. Да попробуй устроить приличную жизнь для ближних. Для начала хоть на собственной фабрике, не прогорев, и только потом замахивайся шире. Не понимают. Управлять еще уметь надо. Пройти по узкому краю между безжалостным выжиманием всех соков из работников и панибратством, когда они садятся на шею и бесконечно предъявляют требования. Еще ни одна теория самого распрекрасного обустройства счастливой жизни не принесла счастья всем. Слишком много факторов. Всего не предусмотришь.
К нам присоединился Хай Жуй. Изумительное имя. Так и просится в очередную книжку. Дезертир, без сомнений. Зато винтовка имеется и аж три патрона. Будем отстреливаться. От кур.
Поля, поля. Заброшенные рисовые чеки, заросшие сорняками поля батата, засохшие плантации сахарного тростника, сожженные дома. И почти никого вокруг. Прячутся».
Забегали матросы, распределяя людей. Вся палуба была забита. Какое уж удобство. Хорошо поместились. Дети плачут, мужчины переругиваются. Пароход взревел и отвалил от пристани. Поехали.
Квочка тревожно оглядывается в поисках мужа.
— Куда он денется с парохода, мама, — утешает старшая дочка.
«Топаем целой кучей на юг в сторону Янцзы с самым приблизительным представлением о дороге. Я ладно, а куда несет всех остальных? Крестьяне, учитель, купец. Беженцы. Все имущество на себе. И я рядом вышагиваю. Не кто-нибудь, иностранец. Половина пугается, часть смотрит с изрядным подозрением, опасаясь невесть чего. Трое сами набиваются в друзья. Ага, приятель заморский дьявол. Уровень важности растет в глазах окружающих.
Плюются постоянно. В теории я знаю — избавляются от негативного. Целая китайская наука есть про соки человеческого организма. Смотрится неприятно. И почесывание или курение в лицо тоже достают.
Навязчивые. По моим меркам. Здесь поведение однотипное. Буквально при первом же знакомстве китаец обязательно спросит, женаты ли, сколько у вас детей и сколько им лет. А вот интересно, какая у вас зарплата? Его интересует не конкретная цифра, а ваш статус по отношению к нему самому. Задолбал вопрос, сколько мне лет. Не различают. Да ведь и я не особенно разбираюсь в их возрасте — на восточном лице не разберешь иногда, но лишний раз не пристаю.
Обстреляли. Кто — не поймешь, но бежали мы резво. Чуть легкие из горла не выскочили.
Случайно узнал: о погоде лучше не спрашивать. Хотел поинтересоваться про дождь и выслушал от Ли Ду целую лекцию. По китайским представлениям, дождь предсказывает священная черепаха (сюаньгуй или ванба). Если назвать человека „черепахой“, а еще хуже — „яйцом черепахи“ (ванба дань), то это будет одним из самых страшных оскорблений по китайским понятиям. Может показаться, что, выспрашивая мнение человека о предстоящем дожде, вы тем самым тонко намекаете, что он — черепаха. С ума сойти, где только не видят оскорбления. Надо всю подобную белиберду записывать и порадовать читателей глубоким знанием жизни в Китае.
Уточнил. Не стоит также подробно расспрашивать человека о его здоровье — он может подумать, что вы как раз именно и сомневаетесь в его здоровье. Никогда не расспрашивайте китайца о его зарплате, источниках дохода, об уплате налогов и т. д. Ага. Не сколько получаешь, а сколько имеешь. Кто-то скажет правду в любой точке мира?
Глеба вспомнил. Хорошо, дома остался. Давно новостей не слышал, но нечего ему здесь делать».
У Любки опять заслезились глаза. Она шмыгнула носом и перевернула страницу.
«Если китаец слушает тебя и одобрительно кивает — это вовсе не означает согласия. Он всего лишь показывает внимание.
Они что, издеваются? На три с трудом выученные фразы заверяют в замечательном знании языка. Что вы, что вы, мой китайский весьма ущербен — „На ли, на ли, водэ ханью хэн ча“.
Услышал сегодня. Если муж бьет свою жену или словесно оскорбляет ее, но не наносит увечья, это преступлением не считается… Если при этом женщина даже доведена до самоубийства, мужчина за это никакой ответственности не несет. Если же жена оскорбила мужа, то в любом случае она объявляется виновной. Наказание: 100 ударов палкой. Глубоко задумался.
Добрались. Первые гоминьдановцы почти в нормальном виде. Охраняют мост. Помахал пропуском с высокими подписями, отправили к начальству. Остальных не сильно привечают. Моментально полезли проверять и всех мужчин забрали. Видать, поставят в строй.
Генерал Дэн Фа. Очень странный тип. Прямо не говорит, но аж заходится в экстазе. Наши столкнулись с японцами. Там серьезные бои. Самураи перебрасывают части на север. Меня чуть не облизал с головы до ног. Уж очень хочется свалить войну на Русь, а самим постоять в сторонке, дожидаясь результата. По-любому японцам станет не до его армии. Может, стоило на север идти? Нет. Глупо и непрофессионально, но Любка волнует больше всех репортажей. Теперь недолго. На поезд нас посадят».
Плотников вернулся со встревоженным видом.
— Ничего хорошего, — практически на ухо, чтобы не слышала жена, поделился. — Радио только успевает очередные горячие новости вываливать. Англичане виляют и не желают ничего конкретного сказать. Германия сильно возбудилась и посылает во все стороны двусмысленные послания. Франция всерьез испугалась за Индокитай и пытается выступать в роли миротворца. Наши перебрасывают войска в Сиань и Маньчжурию. Америка заявила о введении эмбарго на торговлю с Японией, если те не угомонятся.
— Ну и что?
— Вы не понимаете, — терпеливо объяснил, — у них нет своей нефти, и получали в основном из США. Есть еще Индонезия, но неизвестно, как себя Нидерланды поведут. Три месяца — и начнется война. Больше у японцев запасов нет. Они ударят. Просто вынуждены. Не могут они уйти из Китая — это позор и провал десятилетий политики.
— «Поистине нет упрека или наказания тем, кто, наказывая агрессора, платит ему той же монетой». [51]