Со временем оседлые государства двинулись на степь. Ни количественно, ни технологически кочевники им противостоять не могли, и постепенно степь распахивали. Последнее место в Евразии — оставшаяся нетронутой Монголия. Здесь даже сохранились былые звери. Даже дикие верблюды и лошади попадаются. Говорят, именно здесь их и одомашнили первоначально. Уже не проверишь.
Да на самом деле разве в этом дело? Куда русские приходят — они остаются навсегда. Сражения, бывало, проигрывали, земли — не отдавали никогда. Где наша нога встала, там Русь. Рано или поздно и Монголию заселят, как киргизские степи. Мы пришли навсегда.
— О чем думаешь, лейтенант?
— О наличии в здешней земле богатств, — послушно доложил Атарик. — Золота, например.
— Золота как раз немного. Тонн десять в год добывают. Есть места богаче. А вот уголь и медь имеются. Вроде ерунда, а в Эргене строят медеплавильный комбинат, и на угле паровозы ходят. Но думать надо не о том. Харачин бежит. Вот это гораздо интереснее.
Атарик осторожно выглянул. В первых рассветных лучах торопливо приближающийся монгол был плохо виден. Он умело перемещался, не появляясь на открытом месте. Причем бежал споро и наверняка не просто так.
— Собственно, почему харачин? — спросил он старшего товарища.
— Потому что с баргутами задрались. Выбили их из Китая — к кому на поклон идти? К нам. К русским. А мы с удовольствием взяли на службу. Вместе со стадами и семьями. Самые что ни на есть разбойники, и глаз за ними зоркий потребен. Зато и служат верно. Землю и деньги русские дают, а местные смотрят косо. Деваться им некуда, исключительно за нас держатся. Восемь сотен сабель с князем Буар-гуном в Урге стоят, и в разведчики с удовольствием набирают.
— А Джи-лама кто?
— Дэрэт. Правильно мыслишь. Из другого племени. Здесь это самое милое дело. Чахары, харачины, баргуты, торгуты, захчины и еще куча разных. И все друг друга не любят. За прошлые обиды и нынешние пастбища. Главное — разбираться в их делах. Вот поэтому и будешь изучать.
Монгол подбежал и, присев на корточки, радостно скалясь кривыми зубами, доложил:
— Едут. До двух сотен. С вьюками.
— Молодец, Гуррагчаа, — одобрительно сказал Видаль. — Отдыхай. Все. — Обращаясь к Атарику, добавил: — Я пошел к саперам. Оружие еще раз проверить. Полная боеготовность. Без моего сигнала не стрелять. Понял?
— Так точно!
— Не ори. Сам каждого проконтролируй. И будь готов.
Видаль очень тихо сказал, в расчете на солдатские уши, неминуемо настороженные в их сторону:
— На твои пулеметы надежда, не подведи.
— Не боись, лейтенант, — доверительно сообщил первый номер, пристроившийся по соседству, доказывая, какой у него прекрасный слух, дождавшись ухода старлея, — усе будет у порядке. Не впервой.
Швец был во взводе единственный русский. Из туркестанских старожилов, перебравшихся в Среднюю Азию еще при Каганах. В армию всегда набирали в одни и те же части людей из конкретных регионов, и даже пополнения присылали из того же района страны. В Австрийскую, после мобилизации или госпиталей, гнали куда угодно, и командование сделало очень определенные выводы. Слишком многие были недовольны несправедливостью. Среди своих и спайка лучше, и части устойчивее в бою. Вот и в Пограничный корпус набирали служить в определенных районах, а русских там не так чтобы много. Появятся еще из новых переселенцев.
А пока основной контингент был корейцы, поляки и жители Туркестана. А среди них кого только не было. На этом фоне щеголяющий новенькими сержантскими погонами и заметно потускневшей медалью «За отвагу» Швец, прослуживший почти два года и скоро демобилизующийся, чувствовал себя почти равным младшему лейтенанту.
Да он и был таковым. Неоднократно побывавший в рейдах и прекрасно знающий службу, наметанным взглядом окидывал окрестности и моментально находил неровности, которые несколькими движениями лопаты можно превратить в подходящее убежище. А там можно и поспать подольше, пока остальные продолжают надрываться, орудуя лопатами. Такое дается только с длительным опытом.
Атарик мысленно выматерился, в очередной раз пообещав себе с возвращением поставить на место слишком много позволяющего себе пулеметчика, и отправился проверять остальных. Еще не хватает обнаружить спящих.
Рота расположилась вогнутым полумесяцем на невысоких сопках, мимо которых и пролегала дорога. Его пульвзвод перегораживал проход, а остальные должны были ударить с флангов. Классическая засада прямо по учебнику.
Под ногами пискнул сурок-тарбаган и поспешно удрал в нору. Прямо напротив позиций паслось небольшое стадо газелей, игриво помахивая черными хвостиками. Высоко вверху планировала какая-то хищная птица. Тишина и спокойствие. Дыра. Даже не медвежья — овечья. Барак, жара днем, холод ночью. Все развлечения — проходящие поезда. Кругом ишаки, верблюды и неизменные овечки. На таком фоне и бой покажется интересным развлечением.
Ехал и успокаивал себя: мол, не на всю жизнь. А что? Совершить пару подвигов или в Академию поступить. Легко и просто одному из тысяч желающих. Окончил — и в столичный округ. Раз-два, горе не беда! Через год забудешь все на свете от столь замечательной жизни, и останется исключительно умение орать на солдат.
Ерунда. Не пытаться — не получится. Отец тоже начинал в не самом лучшем месте. Ничего, полковником в отставку ушел, а уж жену отхватил — мечта любого военного. Всю жизнь по гарнизонам — и не жаловалась. Сейчас таких не делают. И не в том дело, что из нищего аула. Уж ему-то рассказывать не надо — собственную мать прекрасно изучил. Она могла и огреть палкой, и сказать обидное. А все равно ее уважали и любили окружающие. Душевная женщина, всегда людям помочь готова.
Все было в порядке. Ориентиры и сектора обстрела распределены. Огневые точки обложены камнями, указания розданы еще вчера. Пулеметчики уважительно кивали и находились в боевой готовности. Оставалось только ждать. Хуже ничего не бывает. Пока делом занят, вроде и время летит незаметно. А тут лежи и не шелохнись. Где эти суки бродят? Давно пора прибыть!
Газели неожиданно сорвались с места и смешными прыжками помчались в сторону. Появились первые всадники. Сначала десятка два — боевое охранение, потом длинная вереница остальных.
Вот сейчас, мысленно прикидывал Атарик, представляя себе крутящего подрывную машинку сержанта-сапера. Пора!
Взрывы в конце колонны все равно раздались неожиданно. Он даже дернулся. Склоны сопок ожили, расстреливая шарахнувшуюся банду. Монголы заметались в панике, падая под выстрелами и теряя последние остатки разума, и только часть отреагировала мгновенно. С дикими криками и улюлюканьем они рванули вперед, прямо на Атарика.
— Огонь! — крикнул лейтенант.
— Аллах Акбар! — завыл в экстазе Швец, расстреливая несущихся на них конников.
На краю сознания лейтенант слышал еще и азартные выкрики справа, от второго М-9, ничего не понимая. Пулеметчик орал, мешая корейские слова с ругательствами. Вряд ли он бы и сам объяснил смысл. До позиций не добрался ни один. Шесть пулеметов в упор — это страшно. Через несколько минут на земле валялась куча тел и бились раненые лошади.