Атарик слушал с изумлением. Лекцию на эту тему ему читали впервые, и в газетах ничего подобного он не читал.
— Джи-лама учился в буддистском монастыре, и вроде неплохо, а как-то публично сказал: «Эта истина для тех, кто стремится к совершенству, но не для совершенных. Как человек, взошедший на гору, должен спуститься вниз, так и совершенные должны стремиться вниз, в мир — служить на благо других, принимать на себя грехи других. Если совершенный знает, что какой-то человек может погубить тысячу себе подобных и причинить бедствие народу, такого человека он может убить, чтобы спасти тысячу и избавить от бедствия народ. Убийством он очистит душу грешника, приняв его грехи на себя…»
— Значит, совершенному можно? — с сомнением переспросил Атарик.
— А кто ж его знает. Один говорит так, другой иначе, и оба считают именно себя совершенными и высокодуховными. Не наше дело разбираться. Наше — человека, стремящегося к сепаратизму и убивающего любого немонгола, поймать и в суд притащить, а еще лучше — застрелить. Чтобы другим неповадно было. Впрочем, он и монголов не стеснялся убивать, не желающих послушно следовать его, совершенного, указаниям. Даже с парочки кожу снял.
Атарик посмотрел с подозрением.
— Нет, — правильно поняв взгляд, заверил Видаль, — какие тут шутки. Еще сердце прилюдно вырвал у пленного и съел. Как у скотины. Здесь очень странно режут животных. Валят на спину, надрезают кожу под ребрами и вынимают сердце прямо в сумке. Вот он и применил творческие навыки. В штабе дивизии при разведке числится один монгол. Он к нам пришел сам. Его однажды поймали люди столь просвещенного субъекта, привязали к столбу и били палками до смерти. Еще уши отрезали. Живым остался абсолютно случайно. Сколько этих потом в отместку поубивал, один Аллах знает. Я его за жестокость и порицать не могу. Есть за что мстить. Лучше в руки Джи-ламе не попадаться. Совершенно средневековый тип, и методы такие. Он однажды даже до пригорода Урги дошел и три семьи — пятьдесят два человека — подчистую вырезал. Поставили юрты в неудачном месте. Ну ты же столицу, — он хохотнул, — имел удовольствие изучить?
— Откуда? Мы же напрямую ехали. На Ургу отдельная железнодорожная ветка.
— А! Я думал, вас через штаб округа пропустили, а оказывается… Тогда непременно при случае посмотри. Любопытное зрелище. Гарантия — ничего подобного раньше не встречал. Маймачен, где учреждения расположены, как раз чисто русский район, там и застройка ничем не отличается, и все вывески по-русски. Казармы, банки, конторы, склады, избы. Как зайдешь, будто домой ненароком угодил. Настоящая Урга другая: сплошные юрты. Каменные здания только в одном месте — храмы. Столицу ставили не абы как, а у подножия священной горы Богд-Уул. Последний отрог Хентейской гряды, Богдоул, с юга возвышается над столицей и просматривается из любой ее точки. Нигде больше в Монголии восточнее, западнее и южнее Урги нет ничего подобного. Эта гора, поднявшаяся среди степи и голых каменистых сопок, представлялась чудом и почиталась как священная. Там нельзя охотиться и рубить деревья. Густой лес на склонах растет прямо посреди степи. Березы, осины, ели, лиственницы, сосны. За ягодами хорошо ходить. Гадить вот чревато — запросто схлопотать можно по шее. У монголов считается просто объехать кругом — искупить самые тяжкие грехи. Еще лучше пешочком. Километров сто. Вот такая гора. Ничего более святого просто не существует.
Атарик неуверенно ухмыльнулся. Про святость он точно знал. У монголов ее водиться не могло. Идолопоклонники.
— У всякого народа свои святыни, и лезть грязными ногами туда непозволительно, — твердо подчеркнул старший лейтенант, правильно поняв. — Да… А внизу целый комплекс зданий на площади Поклонений. Туда попадают через так называемые Святые ворота. Там стоит видное из любой точки города мощное, башнеобразной формы белое здание, самое высокое в столице — храм Мижид Жанрайсиг, посвященный Авалокитешваре Великомилосердному, чьим земным воплощением считался далай-лама.
Атарик смотрел на увлекшегося командира все с большим уважением и ужасом. Уважение за умение без запинки произносить все эти дикие словосочетания вместо нормальных имен и ужас — при мысли о том, что от него это потребуется через два месяца. Гораздо проще во внеочередной наряд или без увольнительной. Все равно идти с их базы на паршивом полустанке некуда. Одна доставшая до самых печенок степь. То ли дело родные заволжские леса! Благодать!
— Внутри стоит изображение Авалокитешвары из позолоченной меди высотой двадцать пять метров. И что особенно смешно, вокруг десять тысяч бурханов Будды Аюши, покровителя долгоденствия, которые все оптом были отлиты на одной из дальневосточных фабрик. Таблички имеются для грамотных. Фабрика Гринберга. Большой, видимо, ценитель ламаизма.
Он вновь хохотнул.
— Склоны холма вокруг храмов занимали квадратные дворики с заплотами из жердей. Там ламы-обслуга проживают. Их вообще до фига в Урге. Несколько тысяч. Если без русских, так каждый третий в Урге. Старожилы различают монахов разных школ и рангов по форме ворота монашеской курмы, по обшлагам на рукавах, по шапкам, напоминающим то огромные желтые грибы, то бордовые фригийские колпаки, то шлемы древнегреческих воинов. Да ты не пугайся! Иноверцев туда не пускают. Да и нечего доброму саклавиту на это непотребство смотреть. Разве как на экзотику и дурость. Поживешь на базе — будешь смотреть на все это как на великую цивилизацию. — Он опять рассмеялся. — После гарнизона и эта дыра покажется великим городом. Надо на шук идти. Хотя по ламаистским законам никакая торговля не должна производиться вблизи храмов — ближе, чем слышен удар храмового колокола, лавки живут и процветают. Впрочем, храмы с колоколами были везде, до любой лавки долетал звон какого-нибудь из них, так что, в конце концов, на это соседство стали смотреть сквозь пальцы.
Это так называемый Захадыр — центральный базар, самое оживленное место в городе. Там торгуют всем, чем можно и даже нельзя. Любые товары из Китая, Руси и даже Европы с Америкой. Оптом и в розницу. И все дешевле нашенских цен. Иногда редчайшую вещь за пару дирхемов приобрести удается. Только смотреть необходимо внимательно, чтобы фальшивку не подсунули. Купцы и в Монголии купцы. Вечно норовят обжулить. Вместо приличных часов дешевую штамповку подсунуть. Я подскажу, с кем дело иметь. Монголы торгуют редко, китайцев не любят допускать власти, а русские все больше жулики. С бурятами надо дружить и регулярно навещать. Они постоянных покупателей привечают и прекрасные связи имеют. Заказать — так и из Швейцарии привезут.
— Мы ведь как раз и боремся с контрабандистами, — в легком недоумении переспросил Атарик.
— Не пойман — не вор. А таможня по другому ведомству, — заверил старший лейтенант. — Имеем мы право на маленькие радости взамен тяжкого труда по охране рубежей нашей Родины?
Ага, подумал Атарик, нашли тоже Родину. Что мы тут делаем? Знаю. Прекрасно знаю. Много веков от Венгрии до Маньчжурии тянулась широкая полоса степей. По ней ходили стада зверей и кочевали самые разнообразные племена. Иногда они создавали мощные союзы и выплескивались сметающим все на своем пути ураганом. Такие попадали в летописи. А множество исчезало или продолжало жить в безвестности. И все почему? Да элементарно, на любой лекции по военному искусству про древние времена объясняют. Запад и восток Великой Степи существенно отличаются. На западе — зима многоснежная, а лето сухое и жаркое. На востоке, в Монголии и северном Китае, зимой снега совсем мало, зато летом то и дело идут дожди. Такой климат гораздо благоприятнее для травоядных — диких и домашних, — поэтому и диких зверей, и скотоводов на востоке всегда было больше. Неслучайно завоеватели всегда приходили с востока степи на запад, а не наоборот.