Михайлов выглянул из окна. Моросил дождь, прохожих было мало. А вон, на углу, стоят две барышни, под навесом у Милютиных лавок. Одеты как иностранки.
«Они бы ещё панельными девками нарядились», – усмехнулся Михайлов. Подхватил под руку пальто, надел шляпу, взял зонт и вышел из нумера.
* * *
Своих «иностранок» Михайлов снова мельком увидел на перроне Финляндского вокзала: они садились в тот же пригородный поезд, что и сам Михайлов.
В Озерках народу сошло немного: извозчиков разобрали не всех. Извозчики переругались, и несколько так и остались стоять на площадке, в грязи. Понуро опустив головы, лошади терпеливо переносили дождь и холод.
Михайлов прошёл мимо них, хотя извозчики окликали его:
– Барин! Недорого возьму! Хоть до Остермановых дач, а, барин? Куды ж ты в такой-то дождь?..
Подняв воротник пальто, Михайлов быстро пошёл по дороге. Здесь было холодней, чем в городе; под кустами и деревьями лежал рыхлый тёмный снег, а дорога оказалась совершенно непролазной, вся – из каши, грязь пополам со снегом.
Идти было километра два, и Михайлов, уверенный, что его барышни следуют за ним, пожалел их: промокнут в своих легкомысленных нарядах, и парижские зонтики не помогут!
Дача Крейца, где жила Соня Перовская – напросилась к ним, пока хозяева в городе, пожить на правах дальней родственницы, отдохнуть, так сказать, на лоне природы, – стояла в стороне. К ней вёл отдельный просёлок, через глухой бор. Казалось, день внезапно превратился в поздний вечер. Тёмное небо низко прилегло к вершинам чёрных сосен. Дождь словно превратился в живое существо; среди сосен слышались вздохи, неясные шорохи, шелест.
Промочив ноги, в набрякшем от воды пальто, Михайлов добрался до дачи – добротного двухэтажного дома с пристройкой для прислуги. Калитка была отперта; Михайлов пробежал по аллее, взбежал на крыльцо; в окне теплился огонёк. Двери тут же открылись: на пороге стояла Соня.
* * *
От пальто, развешенного на спинках лёгких венских стульев, шёл пар. В камине весело потрескивали берёзовые дрова.
– Постой-ка… А кто же тогда те барышни? – удивился Михайлов, увидев за столом и Аню Якимову; ему казалось, что иностранками вырядились именно они с Соней.
– Барышни? – переспросила Соня. – Ах, да… Это, верно, Ольга с Сашей… Я же велела им домой вернуться. Записку передать – и вернуться!
– Ну, значит, скоро прибудут… Если не заблудятся. – Михайлов налил себе чаю из ещё тёплого самовара. – Ну, что случилось?
– Петенька – агент Охранки! – выпалила Баска.
Михайлов так удивился, что замер с открытым ртом, остановив поднятую руку со стаканом.
– Чуяло моё сердце! – наконец выговорил он, отставляя чай. – Ещё когда Морозов привёл его… И где он этого Акинфиева откопал только?.. Ладно, рассказывайте.
* * *
– Значит, вот как… – выслушав, Михайлов задумался. – Надо бы ещё выяснить, кто этот альбинос, на кого он работает. Эх, людей у нас совсем не осталось, Тигрыч да Квятковский, хоть Баранникова зови, хоть из Киева кого…
– Ради такого дела можно и позвать, – сухо заметила Соня.
Михайлов кивнул:
– Можно. Слышали, Веймара взяли? А что в Вольском уезде творится – тоже слышали? Наши-то все уехали, сразу же, как только о покушении Соловьёва узнали. Так похватали оставшихся, полсотни человек, всех, кто какое-либо касательство имел к коммуне. Гимназистов, офицеров, крестьян даже… Теперь жди новых арестов. Цепочкой так всё и потянется…
– Может быть, всё же Баранникова вызвать? – спросила Баска, до этого не вмешивавшаяся в разговор.
Михайлов подумал:
– Да, Саша ближе других… Но его подставлять нельзя. Да и не годится он для такого дела. Тут нужен человек совсем новый, никому не известный. И рука у него должна быть крепкая… Не просто крепкая – мужская рука…
Соня внезапно протянула свою, ладонью вверх:
– Эта подойдёт?
Михайлов сначала не понял, – потом отшатнулся:
– Что ты, Соня… Ни ты, ни Аня для такого дела не годитесь. У вас другое задание: всё, что можно, об этом альбиносе узнать. Может быть, он лишь почтальон, а может, и кто похуже… А для акта… Для акта я знаю человека. Самый тот человек. Который Рейнштейна прикончил. Но согласится ли он? Вот вопрос.
– Родионыч? Нет, не согласится. Он же в «народниках» остался. А Гуляков арестован… Разве вот Ширяев ещё… Риск велик, – ровным голосом сказала Соня; лишь грудь у неё тяжело вздымалась, выдавая волнение и обиду. Слабость она презирала. И в себе самой. Но в особенности – в других. А Михайлов сейчас слабость показывал: колебался.
В окно внезапно стукнули. Михайлов подскочил, прикрутил фитиль лампы. В комнате внезапно стало темно, лишь тёмно-алые угли жарко светились в камине.
– Бог мой! Да это же Саша с Ольгой!.. Мокрые-то все – батюшки! – закричала Баска, приподняв оконную занавеску.
Барышни ввалились – но на кого они были похожи! Наряды промокли насквозь, прилипли к телу. Зонтики поломались; и обе, с ног до головы, были заляпаны густой грязью. Даже на юных, белых от холода мордашках, виднелись пятнышки грязи.
– Да где же вы шли? – вскричал Михайлов. – Заблудились, что ли??
– Н-нет… – выбивая зубами дробь, начали подружки. – Мы от станции пешком пошли, да извозчик один привязался. И до того настырный! Еле убежали от него. А потом, думаем, по дороге нельзя идти, – и пошли в обход… Между чьих-то дач шли. В темноте. Один раз собака набросилась… Потом Саша в лужу упала…
– Ужас! – перебила их Соня. – Немедленно ступайте переодеваться. Я сейчас Катерину позову, она здесь и экономка, и прислуга. Найдёт, во что вам переодеться, да, может, и ванну приготовит… Саша! – обернулась она к Михайлову. – Извини… Не надо, чтобы Катерина тебя видела.
Михайлов поднялся. Вид у него был обескураженный и смущённый.
– Куда же прикажете? В город – по такой погоде?
– Здесь, боюсь, тебя не спрятать. Не в беседке же тебе ночевать! Так что придётся идти… Ничего, не размокнешь!..
Михайлов похлопал глазами, ещё более смутился и начал натягивать пальто.
– В город, – бормотал он. – Конечно, в город. Надо еще Родионыча отыскать…
Когда Михайлов ушёл, с трудом натянув ещё не просохшее пальто, Соня долго и молча глядела в угасающий камин. Баска на веранде помогала Катерине готовить ванну; девушки, переодетые, отогревшиеся и умытые, сидели за спиной Сони за столом. Пили чай, уплетали за обе щеки маковые сдобы, вполголоса оживлённо о чем-то переговаривались.
Баска вошла в комнату:
– Ванна сейчас будет готова.
– Не надо ванны, – вдруг сказала Соня.