– А вот этого – не надо, – сказал Семен. – Если разобьешь посудину, убью на месте!
Мысленный посыл был, вероятно, достаточно сильным, а существо восприимчивым – дергаться оно перестало. Семен подошел, опустился возле него на корточки и попытался снять горшок – ничего не получилось.
– Застрял, – констатировал Семен. – Чего и следовало ожидать. Что делать будем: бить горшок или голову отрезать? Ее потом можно будет сварить и, когда хрящи размякнут, вытащить по частям. А вот новый горшок мне не сделать – в чем еду-то готовить? Так что придется резать.
Ответом был глухой стон. Семен вздохнул и при помощи мата, пинков и тычков начал приводить существо в сидячее положение. Когда это удалось, он вновь занялся посудиной. Однако сколько он ее ни крутил, горшок не снимался. «Где-то в литературе такой сюжет уже встречался, но, хоть убей, не вспомню, чем дело кончилось. Думать, однако, надо».
Думал он довольно долго, а потом отправился к лодке. Она уже не стояла носом на берегу, а плавала на привязи в небольшой заводи, поскольку вода успела изрядно подняться. Среди мусора и воды, накопившихся на дне, он разыскал маленький горшочек с «герметиком» – топленым салом, смешанным с глиной. Тратить ценный продукт не хотелось, но выхода, похоже, не было.
Пропихивая палец между челюстью гостя и краем посудины, Семен кое-как намазал салом соприкасающиеся поверхности. После чего, упершись коленом в волосатое плечо пришельца, принялся тянуть горшок вверх и поворачивать вокруг вертикальной оси. Полного успеха это не принесло, однако удалось найти такое положение, в котором кости черепа наиболее полно соответствовали форме сосуда. Семен вздохнул, зажмурился и рванул…
– У-у-ой! – сказало существо.
Голова его была свободна – на Семена смотрели налитые кровью круглые, близко посаженные глазки. «Впрочем, все по порядку, – сказал сам себе Семен. – Составим описание для потомков. С чего положено начинать? С габаритов, наверное. Рост: похоже, до двух метров не дотягивает. Впрочем, стоячим и распрямленным я его еще не видел. Вес: значительно больше центнера – точно оценивать „на глаз“ таких тяжеловесов я не умею. Тело покрыто шерстью – серовато-бурой, довольно густой, но, кажется, без подшерстка. Волос нет на стопах, ладонях и коленях – там грубая коричневая кожа. Плечи и руки полностью покрыты волосами, но густота их уменьшается к кисти. На шее тоже волосы, но на лице их нет, там просто подвижная темная кожа. Впрочем, над верхней губой что-то растет, образуя некое подобие усов. Глаза темные, с обычными человеческими зрачками. Когда скалится, видно, что зубы очень крупные, желтоватого цвета, ровные, без сильно выступающих клыков – признак травоядности или всеядности. Над глазами мощные выступы – куда там неандертальцам! Скулы выступают сильно, нос приплюснутый с глубоко вдавленной переносицей. Уши почти безволосые, немного заострены кверху. Лба почти не видно – вместо него массивные надбровные дуги, за которыми немного кожи, а дальше уже растут волосы. Голова как бы заострена на затылке, а шея толстая, с мощными затылочными мышцами. Ну, и самый главный признак – нижняя челюсть очень массивная, но скошенная назад – того, что у людей называют подбородком, нет и в помине. Широкая мускулистая грудь, да и вообще мышц навалом, а жировая прослойка под кожей если и есть, то распределена равномерно и жировых складок не образует. А член… В общем, не маленький, скорее совсем наоборот».
Существо раздувало ноздри и шумно дышало. Семен, вглядываясь в светлеющие глазки (краснота белков быстро исчезала), попытался установить ментальный контакт. Ничего не получилось – в шоке, кажется, были оба. Тогда Семен придумал другой вариант начала знакомства: пошарил в кармане рубахи и протянул на ладони пару луковиц болотной осоки:
– На, ешь!
Существо воровато-испуганно зыркнуло глазами вправо-влево, подняло руку и… Ну, прямо как птица клювом: раз-два, и оба корешка оказались во рту. Три-четыре движения нижней челюстью, глоток – все. «Есть контакт», – мысленно усмехнулся Семен и извлек из кармана оставшиеся луковицы. Существо смело2 их с тем же проворством. Потом потянулось обоими руками к голове Семена. Кисти, кстати, были с противопоставленным большим пальцем – у обезьян он расположен совсем не так. Сами же лапки у существа были еще тех размеров – такими только подковы гнуть и пятаки ломать, однако Семен, при всем старании, опасности не почувствовал и склонил голову. Чужие толстые пальцы начали перебирать его длинные спутанные волосы, почесывать кожу.
Семен уже забыл, когда в последний раз мыл голову, а причесывался давно уже исключительно с помощью собственной пятерни. Дело в том, что налобная повязка воина-лоурина, помимо ритуального, имеет и вполне практическое значение – не дает волосам лезть в глаза. Ну, а коли они жить не мешают, то можно на них внимания не обращать – зеркал здесь нет. И вот теперь этот человекоподобный амбал перебирал его волосы… а Семен мучился, пытаясь вспомнить мудреное словечко. Наконец вспомнил, и все стало ясно: груминг! Да-да, способ коммуникации и улаживания конфликтов у человекообразных обезьян! Это когда они подолгу вылавливают блох друг у друга. Только эта операция если и гигиеническая, то в последнюю очередь: главное – общение. Кажется, есть даже версия, что звуковая речь возникла, когда сообщества гоминидов усложнились настолько, что груминг оказался недостаточным для поддержания внутреннего равновесия в группах.
– Ну, ладно, – прервал он в общем-то приятную процедуру, – считай, что мир уже заключен. Мне, конечно, интересно, зачем ты сюда приперся и как умудрился надеть горшок на голову. Но мое научное любопытство пересиливает вполне банальное чувство – есть я хочу, понимаешь? Ням-ням давно нету. Так что пошли!
Семен встал и сделал приглашающий жест – топай, дескать, за мной. Пришелец, как это ни странно, охотно подчинился.
Проблема заключалась в том, что Семен нарушил вековечный обычай – не наелся возле свежей добычи. Сначала он действовал по правилам: вырезал теплую печень, поднес ко рту, собрался уже прихватить зубами и отрезать кусочек, но остановился: «А кого это, собственно, я собрался есть? Это ведь свинья – чуть ли не самое популярное домашнее животное в моем мире. Здесь, правда, оно дикое, но от этого свиньей быть не перестает. А в памяти плавают три-четыре истории о том, как люди, поев сырой свиной печенки, потом имели… гм… скажем так, много проблем. Вплоть до летального исхода. В ней, якобы, иногда заводится некий паразит, который, оказавшись в организме человека, оказывает на него очень „благотворное“ действие. В данном случае свинья дикая, и век нынче примерно минус сто пятидесятый – все вокруг экологически чистое. Это с одной стороны. А с другой… Помнится, когда бледнолицые заинтересовались здоровьем южноамериканских индейцев, то обнаружили, что некоторые прибрежные племена больны все поголовно, причем из поколения в поколение – они так всегда жили. И никто их не заражал – они цепляли паразитов из каких-то моллюсков, которыми питались. Другой пример, уже из ХХ века: туристы и приезжие, посещавшие бассейн одной большой северной реки, регулярно и тяжело болели. Долго врачи не могли понять почему. Потом разобрались – дело в местном деликатесе, который готовится из сырой рыбы. А в ней, оказывается, содержится… Но тут загадка: местные-то люди (тоже белые, кстати) ее едят веками и – ничего! Как так?! А все оказалось просто: местное население так и живет с глистами – с детства. Просто они привыкли и страдают от этого не сильно. А если вспомнить, как Фарли Моуэт изучал паразитов у карибу в „Людях оленьего края“, то вообще ничего в сыром виде есть не сможешь». В общем, было не очень понятно, чем дикий кабанчик хуже других животных, но история о свиной печенке и прочие воспоминания напрочь отбили у Семена желание ставить на себе эксперименты: «Этак наешься, а потом будешь день за днем прислушиваться к собственному организму: завелось в нем что-нибудь или нет. Уж лучше потерпеть пару часов до лагеря, до костра».