Она уехала, к огорчению Фани, даже не позавтракав. Ева с облегчением оставила старый дом, кишащий сумасшедшими: «Да уж, отдохнула! Что-то еще меня ждет?»
Подъехав к своему дому, Ева ощутила, что вернулся и страх. Теперь нигде она не могла чувствовать себя в безопасности. Здесь – менее всего. Озадаченный таксист начал нетерпеливо поглядывать на странную пассажирку, все не решавшуюся выйти из машины.
– Адрес не тот? – на всякий случай спросил он. – Едем куда-то еще?
– Нет… Да… – Ева никак не могла придумать, что же делать. – Вы не могли бы подождать меня здесь? Всего пару минут, – поторопилась она, – а потом отвезете меня в аэропорт.
– Хорошо, – легко согласился водитель и, откинувшись на спинку, достал кроссворд.
Ободренная, Ева пулей выскочила из машины и опрометью кинулась в дом. Взлетев на свой этаж, она трясущимися руками долго не могла попасть ключом в замок, вздрагивая и озираясь, как начинающий взломщик. Наконец оказавшись в квартире, закрыла дверь и сразу кинулась к шкафам. Кое-как покидав в дорожную сумку первое, что попалось под руку, она переоделась и уже спокойно спустилась на улицу.
Такси стояло там, где она его оставила. Блаженно вздохнув, Ева села на заднее сиденье и отдалась движению по запруженному транспортом городу. Все еще не верилось, что она куда-то едет. Обычное волнение перед дорогой никак не приходило. «Может, я никуда и не уеду, – пыталась оценить свое состояние Ева. – Куда я денусь, с другой стороны? Макс меня просто так не отпустит». Почему-то в этом она была убеждена.
Высадившись в аэропорту, она отыскала свободное место среди кресел, заполненных на зависть уверенными в себе людьми. Даже несчастная беглянка, преследуемая неизвестной опасностью («Тоже ведь романтично», – пыталась воодушевить себя хоть немного Ева) может получить удовольствие от путешествия, разве нет?
«Нет, – ответила она себе тут же. – Возвращаться мне некуда. То, зачем я куда-то еду, невозможно, какой из меня теперь специалист? Хотя бы высплюсь», – угрюмо решила Ева и вытянула ноги. Имея в распоряжении несколько часов, она поудобнее устроилась в кресле зала ожидания и уснула.
Проснулась Ева, почувствовав всей кожей на себе чей-то взгляд. Ощущение, сравнимое с переменой температуры воздуха. Резко вскочив, Ева охнула – встала на затекшую в неудобном положении ногу. И оказалась лицом к лицу с Максом, стоявшим прямо перед ней.
– Вам не говорили, что неприлично разглядывать спящих людей? – недовольно проворчала Ева.
– Уже объявили регистрацию. – Он явно не желал вступать с ней в перепалку.
Подобрав упавшую сумку, Ева понуро шла вслед за уверенно шагавшим начальником. Вычищенный и отутюженный Макс, в одежде по-дорожному неброской и практичной, но не лишенной элегантности, пробуждал в ней не самые приятные чувства. «Еще бы, – с ненавистью думала она, – маловероятно, что его кто-нибудь избивал, травил и перетаскивал по земле с места на место». Каждая косточка Евы болела, каждая клеточка ее несчастного тела ныла от усталости.
Сгорбившись под весом почти пустой сумки, Ева встала в очередь. Долго рылась в поисках документов, которые не достала заранее, вызвав недовольство стоящих за ней людей и нетерпеливо постукивающей по столу регистраторши.
Наконец все процедуры закончились, и Ева прошла в самолет, где, облегченно вздохнув, опустилась в кресло рядом с Максом.
Перелет предстоял не очень долгий, но для Евы все равно достаточно утомительный. Посмотрев в иллюминатор, она дождалась, когда земля, вздрогнув, побежала навстречу самолету, а потом провалилась вниз и куда-то вбок. Ева любила летать, любила путешествия, но очень, очень устала. Спать рядом с Максом не было решительно никакой возможности. К тому же ее все время тошнило. Со своим чаем Лара постаралась на совесть.
После четвертого или пятого похода в сторону туалета на нее с интересом смотрел уже не только Макс. Извинившись, бледная как призрак Ева переползла через длиннющие ноги Макса в свое кресло. За два часа полета они не перекинулись еще и парой слов, к радости Евы. Но долго продолжаться молчание не могло.
– Ева, с вами все в порядке? – озабоченно спросил, наконец, Макс.
– Да.
– Вы ничего не съели. Может, попросить чего-нибудь? Воды?
– Нет.
Ева изо всех сил притворялась, что собирается заснуть, но как назло дыхание не восстанавливалось, тело тряслось то в ознобе, то в нервной лихорадке. Пальцы отстукивали ритм на подлокотниках. Кто поверит, что спящий человек так активно моргает, заламывает руки и натужно вздыхает? Уж точно не ее начальник.
– Ева, вы с документами по делу ознакомились?
– Нет… Пока, – поспешно добавила Ева, и без того смущенная донельзя.
– Понятно.
Ева с тоской воззрилась на расстилавшееся под самолетом море облаков. Круглые горы толпились то там то сям, не добавляя разнообразия пейзажу. Но все равно красиво. Похоже на снега.
«Ненавижу! Натурально как двоечница перед строгим учителем». Еве, даже в детстве избежавшей таких ролей, было до крайности неудобно. Ну действительно, чего она тянет? Однако, взяв папку в руки, она всякий раз откладывала ее, не открыв. Не лежала у нее душа, и все тут. Как это можно объяснить Максу? Как это можно вообще кому-то объяснить?
Очередной тяжкий вздох, исторгнутый из груди Евы, мог разжалобить даже каменную скалу. Она сама не ожидала такого искреннего горя.
– Ева, это работа, – напомнил Макс, тоном, которым, наверное, разговаривают с отсталыми детьми.
– Я прочту– Ева сама себя ненавидела, но взяться за папку прямо сейчас было выше ее сил. – Я устала, – призналась она особенно красивому облаку, сквозь которое предстояло пролететь их самолету.
– Постарайтесь. – Угу.
– И еще… Ева, вы слушаете меня?
– Да, – повернулась к нему Ева.
– Тогда в госпитале я позволил себе забрать ваше письмо. Но мне необходимо было убедиться, что автор писем – один и тот же. Возможно, вы увидите что-нибудь важное. – Он раскрыл щегольской портфель и достал страницы письма.
– Я вам верю, – испугалась Ева.
– Прочтите, – приказал Макс.
Ева покорно взяла протянутые листы и начала читать.
…порой волна ненависти заполняет меня целиком, как молоко стакан, так, что льется через край. Непреодолимое желание рвать зубами плоть, чтобы фонтаны крови во все стороны. Нож, вросший в мою руку, крушит все вокруг.
Пальцы смыкаются на шее, где под тонкой кожей – смятение хрупких косточек. И стулья с треском ломаются, перемешивая свои щепки с обломками белых костей. Вырываются наружу сиреневые внутренности, весело поблескивая на свету. Кровь становится густой как деготь, и мысли, как мертвые птицы, падают не землю…