Пока она торопливо писала письма, он, по-солдатски скупыми движениями, собрал седельные сумки. Две головки сыра, круг хлеба, несколько яблок. В инкрустированную флягу налил сидр. В печи гудел огонь, ночь стала глубокой и глухой, как мертвый омут в городском пруду.
Через полчаса она подала ему пачку писем. С тревогой вглядываясь в его суровое лицо, черные, как и у нее, глаза, она искала ответа на вопрос. Как все будет? Доберутся ли они до Испании и дальше до Перу? Как им вообще удастся выбраться из поместья?
– Все будет хорошо, Сеньора.
– Да, будет, – кивнула она в ответ и, сняв свой крест, передала ему– Да хранит вас Господь, дон Хосе. И да возблагодарит Пресвятая Дева за все, что вы сделаете.
– Но… как же вы, Сеньора? Может, лучше было бы…
– Нет-нет. Я плохая наездница, буду только обузой. И мужа не могу оставить, вы же понимаете… И потом, я должна остаться здесь, чтобы дьявол не пронюхал. Кто знает, может, все еще обойдется. Прощайте, капитан. – Она отвернулась и крепко обхватила себя руками.
Прощаться с мальчиками было бы крайне неосторожно. В любую минуту кто-нибудь мог спуститься в кухню или лабораторию. Внутренним взором она следовала за капитаном. Прокралась тенью вдоль стены каменной конюшни, замерла за углом. Ночной воздух холодил кожу лица, шершавая стена царапала обожженную руку. Вот и хлев. Всех животных давно увели слуги, в стоге сена у одной из стен прятались мальчики.
Капитан тихо свистнул. Зашуршало, и показалась голова сначала одного мальчика, а затем, после его кивка, появились еще двое, и вся троица осторожно скатилась из-под потолка. Они тихо подошли к капитану, вопросительно взглянув на седельные сумки. Два абсолютно одинаковых лица под шапками светлых кудрей, но зато с материнскими темными миндалевидными глазами. Третий мальчик стоял несколько поодаль. Хорошо, что дону Альворадо удалось спрятать двух лошадей. Но удержатся ли мальчики в седле, если придется ехать без остановки? Выбора нет. Если Сеньора сказала, значит, положение действительно серьезное. В конце концов, молодые господа – истинные испанские дворяне, и капитан лично обучал их военным премудростям.
– Мы выезжаем.
Мальчики, переглянувшись, остались на месте. Они одновременно нахмурились и упрямо сдвинули губы.
– А госпожа? – спросил один из них, скорее всего дон Мануэль, он был самым нетерпеливым.
– Госпожа велела уезжать без нее.
Интересно, как они общаются друг с другом? Каким образом решают, кто будет говорить, к примеру? Бледные, нахмуренные, они сосредоточенно смотрели в глаза друг другу.
– Все будет хорошо, – только и мог сказать капитан. – Но надо торопиться.
Наконец приняв решение, они кивнули.
Оеньора молилась перед свечой в своей лаборатории.
– Разве восковые свечи не нужно экономить?
С большим трудом удержавшись от того, чтобы вздрогнуть при звуке тихого, почти нежного голоса Буланже, Сеньора медленно повернулась к нему, соображая, как долго он уже наблюдает за ней. В желто-багровых отблесках пламени его одутловатое лицо вызывало в памяти рассказы о жутких чудовищах в одной из ее книг. Даже излюбленное Веласкесом освещение не облагораживало этого человека, похожего на рептилию.
Под пронзительным взглядом ее черных глаз Буланже слегка поежился. Странное впечатление производила эта непостижимая женщина. Доля правды в россказнях крестьян об этой аристократке все же есть. Стоит взглянуть на тонкую черную фигуру среди колб и реторт, раскрытых фолиантов и шкафов со стопками множества других книг, чтобы задуматься о существовании ведьм. Но сжигать аристократов, вместо того чтобы гильотинировать их – значит уступать врагов революции церкви. А это уже расточительство, которое допускать нельзя.
– Мадам, – вежливо обратился он к ней. – Я прошу вас приготовить завтра особенный обед. Меню покажете утром.
И, кстати, где тот усатый слуга, ну знаете, испанец?
Его раздутые щеки скрывали рот, переполненный желтыми зубами, которых, сдавалось, было раза в два больше, чем у обычного человека. В качестве ответа она слегка приподняла бровь и поджала уголок четко очерченных губ.
– Да, кстати, вашему мужу, кажется, стало хуже. Я разрешаю вам подняться к нему. Все что угодно, лишь бы прекратить его ужасные стоны.
– Так вот у кого вы взяли ключи от лаборатории.
– Иногда я думаю, может, все-таки первым казнить его: так, право, утомило его брюзжание, – он со значением посмотрел в ее лицо, – или все же остановить выбор на молодых господах? Эта старая человеческая развалина того и гляди испустит дух самостоятельно еще до того, как его доставят к месту казни.
Зрачки ее почти черных, к счастью, глаз расширились, залив всю границу радужной оболочки. Обожженная рука с силой ухватила спинку стула, с которого она встала, услышав первые слова ночного посетителя. Боль помогла прийти в себя и сдержать возглас ужаса, готовый выплеснуться из ее застывшей груди.
– Меню будет готово к завтраку, – высокомерно отчеканила она.
– Благодарю вас. Ах, мне даже жаль малышей, лишенных теперь возможности вкушать плоды ваших трудов и кулинарных талантов.
Возвращаясь в дом с канделябром в руке, он думал: «Я еще не достиг вершин – стоит ли мне рисковать и уподобляться касте?» Quod licet Jovi, non licet bovi [8] – что дозволено главе Конвента, вряд ли простят ему, скромному труженику революции. С другой стороны, мадам Испанка вовсе не кажется изнеженной и напудренной обитательницей великосветского салона. Она как раз из того камня, из которого можно высечь истинную подругу героя революции. Ее не стыдно предъявить и друзьям, и врагам. Накормить-то их уж она точно сумеет. А ведь с исходом аристократии из страны даже в Париже внезапно исчезли все мало-мальски годные повара. И потом, она ведь аристократка испанская, а это отнюдь не то же самое, что местные враги народа.
Здесь надо было все обдумать и тщательно взвесить. Весьма пригодится в этой игре ублюдок, которого удалось поймать. Жаль, что остальных так бездарно уничтожили.
А мадам в это время, рухнув на холодные плиты каменного пола, лежала без сил.
«Мальчики, бедные мои мальчики. Как мало я вам любви дала, как мало показала, сколь дороги вы мне! Предатель! Разве может отец предать своих сыновей? Что может заставить человека так низко пасть?» Ключи от лаборатории были только у нее и мужа. Сколько удалось подслушать Буланже? Верить или нет его угрозам? Неужели она ошибалась, когда сердцем видела успешный побег маленького отряда?
Приготовив лекарство, она понесла его в дом. Мягко переступая пороги и ногой закрывая за собой высокие двери, она шла длинными коридорами, со стен которых на нее взирали гордые рыцари, закованные в доспехи, и томные дамы с букетами полевых цветов или соболями в руках. Как же мог столь знатный род выродиться в такое убожество, как ее муж? Она остановилась на пороге комнаты, воздух в которой был гнилым и затхлым.