— Хоть в рулетку, хоть в «однорукого», хоть в покер, — безразлично пожал плечами Воронцов, — только где ж их взять?
Довольно осклабившись, мужик поставил банку на ближайший автомат и потер руки.
— Все достать можно, если места знать. Где взять — это мой головняк. Так что, на сколько забьемся? Давай так — три выигрыша подряд — с меня штукарь бакинских? По рукам?
Ответ заставил его поперхнуться:
— Несерьезно.
«Челиос» долго смотрел на мальчишку и его спутника, переводя тяжелый взгляд с одного на другого. На широких залысинах проступили набухшие вены. Мужчина то ли злился, то ли усиленно размышлял. Внезапно расхохотавшись, он хлопнул Герку по плечу:
— А с тобой не соскучишься, да? Ладно, скажи своему секьюрити, чтобы не напрягался так, это для нервов вредно. Поехали…
— Куда? — все же напрягся Жердяй.
— Туда, где люди на реальные деньги играют, — коротко бросил «Челиос», посмотрев на Жору так, будто только что его заметил. — Ну чего, идете? Или будете тут по мелочи сшибать?
Сшибать по мелочи Герке больше не хотелось. Как профессиональный спортсмен, взявший новую планку, начинает без прежнего восторга смотреть на былые успехи, так и он не хотел останавливаться на уже пройденном этапе. Психологический барьер сломан. Сметен, как плетеный заборчик цунами. Выпустив дремлющую в монете дикую силу, Гера набросил на нее узду, подчинив своей воле. Теперь он желал применять ее грамотно, не расходуя микроскопы на забивание гвоздей. И на пути в высшую лигу оставалось последнее препятствие:
— Вы никуда не пойдете, — блондинка-администратор оказалась то ли храбрее охранника, то ли глупее, — пока я не получу распоряжение от начальства. Здесь явное жульничество и…
— У тебя Коля начальник, да? — прервал поток возмущений «Челиос».
— Николай Константинович, — строго одернула девочка.
— Ага, ага, — кивнул тот. — Ты это вот что, голуба, передай Николаю Константиновичу, что Валдай велел ему сидеть на жопе ровно. Ферштейн? Вот и славненько. И это… — Он задумчиво ковырнул груду монет носком кроссовки: —…Дайте ведро пацану.
* * *
Ночь, тягучая и маслянистая, точно гудрон, заливала Сумеречи. Неторопливо, степенно, как на званом ужине, поглощала она деревья, дома, фонарные столбы и даже редких припозднившихся прохожих. Видя ее приближение, помрачневшие облака плотно сбивались в стадо, намекая, что сегодня над городом не будет ни звезд, ни луны. Обжигаясь о желтые квадраты окон, темнота обтекала их со всех сторон, чтобы проникнуть внутрь, едва лишь беспечные люди выключат свет. Она никуда не спешила, за миллионы лет привыкнув к мысли, что рано или поздно все достанется ей. И сегодня ее неспешность ощущалась особенно сильно. Ночь обещала быть долгой. Это чувствовал каждый сборщик Сумеречей.
Развалившийся в кресле-качалке Остен уже успел переодеться в чистое. Безнадежно испорченные кровью оранжевые брюки сменились кожаными штанами. Кеды уступили место украшенным заклепками и цепочками «казакам». Образ довершала простенькая футболка с Оззи Осборном на груди. Домашняя одежда Хозяина сумереческих сборщиков.
Крашеные ногти обдирали мандаринку. Оранжевый фрукт проминался под длинными пальцами, брызгал прозрачным соком и словно пытался вырваться из цепкой хватки. Как будто не мандаринку чистил Хозяин, а на живую свежевал какого-то маленького зверька. Скоморох, следивший за боссом от дверного проема, поежился. Видел он, на что способен Хозяин в гневе. Не часто, всего пару раз за свою почти тридцатилетнюю службу, однако этого хватало для ночных кошмаров Скомороха. Жуткие сны о том, как Хозяин наказывает его, не раз заставляли сборщика просыпаться в холодном поту.
— Ну чего буравишь, скоморошья душа? — не оборачиваясь, добродушно поинтересовался Остен. — Зайди уж, расскажи, чем опечален? Неужто судьбой этой подколодной змеюки Лильки?
Получив добро на аудиенцию, Скоморох вошел в помещение, маленькую комнатушку снежно-белого цвета. Даже пол здесь был белым, так что перед тем, как ступить на него, сборщик скинул в коридоре растоптанные «казаки». За исключением кресла-качалки, мебель в комнате отсутствовала. Сюда Хозяин уходил «подумать». Подобный уголок был оборудован в каждой конторе, складе или офисе, принадлежащем Остену. Он их так и называл — «места для размышлений».
Обойдя кресло, Скоморох сел напротив Остена прямо на голый пол. Верный пес, приползший к ногам повелителя в поисках одобрения. Видимо, прочувствовав аллюзию. Хозяин, разломив мандаринку на неравные доли, протянул меньшую сборщику. Угостил. Скомороха замутило. Он помотал головой и, чтобы скрыть тошноту, закрыл глаза. Пожав плечами, мол, не хочешь — как хочешь. Хозяин закинул дольки в рот, с наслаждением слизывая сок с липких пальцев.
— Давай рассказывай, бродяга, — жуя мандарин, предложил он. Правила хорошего тона мало что значили для Хозяина. — Все выкладывай, как на исповеди. — И вдруг, без всякого перехода, дико, в голос расхохотался, брызгая слюной. — На исповеди! Ты понял, да? — отсмеявшись, выдохнул он.
Скомороху было не до улыбок.
— Ну ладно, ладно. Молчу. Выкладывай. Может, у тебя мятеж зреет?
— Какой мятеж, — испуганно округлились скоморошьи глаза. — Хозяин, да ты чего? Я же с тобой три десятка лет уже! Я верный!
— Верный, верный… Оба-на со мной больше века уже — тоже верный. А до него Старший сборщик был, Митроха Ревун, так тот чуть ли не с самого начала со мной работал. Я его на кишках под Калиновым мостом подвесил. А ведь тоже верный был!
Игривость покинула хозяйский тон, прихватив с собой лукавые искорки из глаз. Больше не выглядел Остен престарелым добродушным хиппи. Зверем он выглядел хищным. Выглядел и был. На этот счет Скоморох предпочитал не заблуждаться. И все же переборол страх, спросил униженно:
— Но разве ж нужно так-то? Уж больно круто, даже для тебя, Хозяин… Девчонка все-таки, не чужая — наша девчонка. И меня… меня-то за что?
Последняя долька мандарина упала в открытый рот, на жернова не по-старчески белых и ровных зубов. Задумчиво обсосав пальцы, Остен громко цыкнул.
— А чье семя? Семя-то чье, Скоморох? Допускаю, что могла от матери набраться. В конце концов, сбежала же от тебя эта принцесса ирландская. Даже дочку бросила. Но недоглядел-то ты, верно?
— Верно! Все верно! Я недоглядел, моя вина! — с жаром забормотал сборщик. — Меня! Меня гвоздями дырявь, ножами режь, клыками рви! Все вытерплю!
— Вооот! Именно что вытерпишь? А мне на кой твои терпелки? Мне важно, чтобы все твое семейство урок выучило! Если ты воспитанием дочери не занимаешься, значит, я вас обоих воспитывать буду…
Заскулив, Скоморох подполз к Остену и уткнулся лбом в остроносые туфли.
— Но ведь девчонка же! — еле сдерживая слезы, воскликнул он. — Ребенок! Хозяин, со своими разве можно так-то? Жестоко так можно разве?
Отстраненно кусая ноготь, Хозяин молчал. Затем качнулся вперед и тихонько погладил согбенного Скомороха по голове.