— О, Ваше Могущество… Какая честь для меня! — сказал человек из автосервиса. — Вы без свиты?
Он благоговейно прижимал ладони к груди, и было видно, что всё его существо требовало низко склониться, буквально пасть ниц. И это была не игра в почтительность и не требование, диктуемое страхом, а искреннее, глубокое преклонение, замешанное на любви.
— Я здесь проездом. Я искал вас, князь, чтобы предупредить… — Бородач из «Волги» тяжело вздохнул. — Хранители уходят. Повсеместно. Скоро вы останетесь в одиночестве.
Говоря так, Его Могущество смотрел не на собеседника — на чёрную задумчивую кошку, видимо кормившуюся при боксах. Кошка, похоже, доверяла механикам и малярам, потому что была не одна, а с целым выводком несмышлёнышей-котят. Дети зевали, потягивались, копошились около мамки и смотрели на этот мир весёлыми, совсем недавно прорезавшимися глазами. Наверное, вселенная казалась им добрым местом. Солнечным, безопасным, пушистым. Пока…
— Уходят? Уже? — Тот, кого называли князем, зримо побледнел и до хруста, до боли сжал пальцы. Это при том, что кулаки были пудовые. — Но ведь у них ещё есть время…
— Правила игры изменились, — покачал царственной головой водитель «Волги», и в его глазах промелькнула боль. — К сожалению… Получается, князь, теперь и вам нужно бы пересмотреть ваш выбор. Хотя, естественно, воля ваша. Закон pentagrammatica libertas [103] никто ещё не отменил… Ну а мне, — тут он вытащил огромные, с хорошую репу, золотые часы, посмотрел на платиновый циферблат, украшенный бриллиантами и рубинами, — мне пора… Сейчас сюда приедет червь, которого я побрезговал раздавить. Прощайте, князь.
Он кивнул, но так, что это стоило ответного поклона. Снова посмотрел на кошку, вылизывавшую котят, улыбнулся…
«Волга» сдержанно заворчала, и серебряный хищник мягкой рысью тронулся со двора на свободу.
А буквально через минуту под арку влетел сотый «Крюзер», ведомый повелителем нашей жизни. Оба, что джип, что хозяин, выглядели помятыми и несчастными.
— Крыша приехала, — полетело из бокса в бокс. — Сам Паша Лютый. Вот ведь носит уродов русская земля…
Впрочем, встретили его почтительно, по принципу — не тронь дерьма.
— Здравствуйте, Павел Андреевич. Господи, что это такое с машинкой у вас? Никак с танком поцеловались?..
— Жестокая разборка была, — мрачно выдавил тот. — Всё, не хрен тут разговоры разговаривать. Вы, такую мать, агрегат давайте чините…
Обычная властность давалась ему с трудом, пережитый ужас так и норовил заново устремить все мысли к сортиру. Вот это и называется — пошла непруха. «Пушкин дописался, Гагарин долетался, и эти доездятся, — накручивал себя Паша Лютый, впрочем, без особого успеха. — Хоть номер и чёрный, и выдан ещё в Совке, а хозяина засветит в лучшем виде. А против ствола, будь ты хоть сам Брюс Ли, ручонками особо не помашешь. Это тебе не двери драть с понтом на чужих машинах…»
Окончательно отведя душу в сортире, он вытащил мобильник. То, что полетело в эфир, мы воспроизводим в переводе на более-менее цензурный русский язык — не потому, что мы сами ханжи или считаем таковыми читателя, а просто оттого, что иначе противно.
— Наше вам, чтобы не кашлять, — начал Павел Андреевич. — Ну что, эти клоуны так и не прорезались? Ну, такую твою мать! И на звонки не отвечают? Ну всё, хорош сидеть на фонаре, [104] завтра выступаем…
Если в Пещёрку, где запропали братки, так и не проложили приличного автобана, это совсем не значило, что туда невозможно было добраться на автомобиле. Очень даже можно. По всяким заштатным дорогам, грейдерам и грунтовкам… Если у тебя есть карта и джип…
Джип!
— Да, — спохватился Павел Андреевич, — ещё пробей-ка ты мне в темпе вальса номерок один, так, диктую по буквам: ломбард, елдачить, баклан. [105] Давай, упрись рогом, я жду.
И, уже потянувшись к ручке двери, снова согнулся вдвое, так что простое фаянсовое изделие опять стало желанней всех в мире сервизов. Ну да ничего, есть ещё справедливость на свете. Чёрный из древней «двадцать первой» ответит за всё. По полной программе ответит. За унижение, за изуродованный джип, за разговоры через губу…
Довольно скоро мобильник, впопыхах брошенный прямо на раковину, подпрыгнул и заверещал.
— Алё? Ну и?..
Павел Андреевич выслушал ответ, мрачнея лицом, и понял, что справедливости придётся повременить.
Чёрной «Волги» с искомым номером, как выяснилось, в природе не существовало…
Кабинет был внушителен. Много воздуха, много простора. Можно понимать как символическое отображение Lebensraum, жизненного пространства, необходимого нации. Есть где размять лапы овчарке Блонди [106] сопровождающей фюрера. Дуб, позолота, высоченные потолки, исполинские, во всю стену, окна, сейчас — глухо зашторенные. С благородных лакированных панелей оценивающе смотрят имперские орлы, держащие в когтистых лапах левое коловращение свастик. [107] Архитектор Альберт Шпеер, выстроивший новую рейхсканцелярию, постарался на славу. Можно получить некоторое представление о величественном «Гроссе халле», который должен будет украсить преображённый Берлин…
Шёл сорок второй год, и собравшиеся в кабинете не знали, что «Гроссе халле», которому рейхстаг сошёл бы за невзрачную хозяйственную пристройку, так никогда и не будет построен. А мрамор со стен новой рейхсканцелярии в итоге украсит станции метрополитена в Москве…
Лёжа в углу, Блонди не без тревоги наблюдала за своим хозяином, расхаживавшим по мозаичному паркету. Хозяин был раздосадован и огорчён, и верная собака не знала, как ему помочь. Подойти приласкаться? Она была приучена не мешать. Предложить разорвать обидчика? Но толстяка, сидевшего в кресле, она очень хорошо знала. Это был свой.
— Геринг, вы должны мне пообещать, Геринг, — повторял хозяин Блонди, — что ни одна бомба англосаксов не упадёт на мой Берлин. Вы должны пообещать мне клятвенно, Геринг!