– Еще один горшок на всякий случай, – добавил Касасам, – и напоминание – не бросать его в ущельях и под крутыми склонами.
Кривой неодобрительно покосился на кузнеца, принял от подбежавшего пацаненка, который изогнулся от тяжести, меха с водой, бросил по четыре связанных попарно меха подопечным, развернулся и кинул через плечо:
– Идем.
– Уже? – расширила глаза Кама.
– Идите, – кивнул им Касасам да так и остался в их памяти собакоголовым даку, нисколько не похожим на зверя.
Кривой и в самом деле оказался неразговорчивым. Он шел весь день без остановки, нимало не беспокоясь, что его спутницам нужно остановиться, чтобы попить, поесть, отдохнуть или даже справить нужду. Едва небо над головой темнело, Кривой останавливался, где шел, садился, прислонялся спиной к ближайшему камню, забрасывал в рот полоску вяленого мяса или рыбы и закрывал глаза. А утром открывал их и продолжал путь, как будто отдыхал не несколько ночных часов, а неделю. Эсокса даже шипела, что или он мочится в порты, или вовсе не нуждается в подобных несуразностях, но подсмотреть за проводником ночью не удавалось, сон захватывал девчонок сразу и до самого утра. Дорога была не так чтобы слишком трудна, но шла она то по склонам гор, то ущельями, и никаких признаков для того, чтобы назвать ее дорогой, не предлагала. Порой Каме казалось, что никакой дороги нет и вовсе, а Кривой идет туда, куда смотрит его единственный глаз, чтобы однажды ночью подняться и бросить своих спутниц на произвол судьбы.
На двенадцатый день пути, в конце первой недели осени, Кривой вывел спутниц к поднимающейся над глухим ущельем полуразрушенной крепости. Из нескольких башен целой оставалось только одна, и она гордо торчала над затянутым редкой травой склоном, зияя узкими бойницами.
– Соболн, – обернулся и впервые за двенадцать дней подал голос их проводник. – Когда-то была лаэтской крепостью, охраняла тот самый путь на Араману, но когда началась Сухота и равнина Нуам за нашей спиной, так же как равнина Миам, стала гадкой равниной, часть гадости выплеснулась и через подземелья Соболна. Тогда крепость и обрушилась. И это к счастью, иначе в этих подземельях уже копались бы дети Лучезарного. Но, думаю, белые все равно доберутся и сюда. Просто им пока не нужны отнорки и отдушины… Видите ручей? Мокрые камни по правую руку? Набирайте воду, до Араманы воды больше не увидите. И через полчаса я прощусь с вами. Мне обратно.
Кама и Эсокса наполнили мехи водой, напились, но отдохнуть не успели, потому что Кривой уже стоял на ногах.
– За башней плато на четверть лиги, – проговорил он хмуро, – в его конце ущелье. Я покажу. Там начинается тропа. Дальше сами. Идем.
Он поднялся по склону к башне, прошел мимо пролома в стене и по осыпавшейся кладке взобрался наверх. Кама поняла, что когда-то здесь был проездной тоннель. За тысячу лет ни травинки не выросло на старых камнях. Наверху и в самом деле открылось небольшое плато, обрывающееся крутыми склонами вправо и влево. На полпути к скалам впереди стояла затянутая древним мохом невысокая дозорная башенка, к которой каменным плечом примыкали руины невысокой стены.
– Не нравится мне это, – прошептала Эсокса, обернувшись.
Каме и самой не понравилось это место. Она не могла этого объяснить, и если бы у нее было время или бы Кривой не относился так строго к своим спутницам, она бы потребовала остановиться и поняла бы, что дело в не нависшей угрозе, а в отсутствии всяких чувств. Хитрая, сильная магия отсекала все так, словно впереди таилась бездна без сомнений и страха.
– Что-то мне… – вдруг обернулся к ним Кривой, словно хотел что-то сказать, но в тот самый миг черный, блестящий от крови лепесток стрелы вышел из его груди прямо напротив сердца. Кривой пошатнулся, с удивлением и досадой посмотрел на свою грудь и упал замертво. Из-за башенки появились черные фигуры. Три черных фигуры в белых плащах, все подобные тому воину, с которым сражалась Кама. Они улыбались. И у каждого в руке был самострел.
– Стражи храма, – прошептала Эсокса. – Бежим.
Причину их улыбок Кама поняла, когда почти добежала до башни, мимо которой они проходили с Эсоксой. Они улыбались так, словно загнали нужную им добычу в ловушку.
– Все демоны Эрсет! – поморщилась Эсокса.
Внизу, у склона, где они только что набирали воду, стояли еще пятеро таких же стражей.
– Кажется, это из-за меня, – скрипнула зубами Кама.
– Внутрь, – зарычала дакитка и потащила за собой Каму в пролом в стене башни. Где-то снаружи доносился неторопливый звук шагов.
– Сейчас, – Эсокса стала тереть глаза, пытаясь привыкнуть к полумраку. – Сейчас!
На мгновение Кама застыла, не зная, хвататься ли за меч или за оставленный Касасамом самострел.
– Подожди.
Заклинание всплыло в голове само собой. Кама щелкнула пальцами, прижала ставшие ледяными ладони к своим глазам, а затем и к глазам Эсоксы. Свет, падающий из пролома, стал ослепительным.
– Что это? – спросила Эсокса.
– Заклинание кошачьего взгляда, – прошептала Кама, увлекая подругу в темный угол башни. – Голова будет немного болеть, но зато ты сможешь видеть в темноте. Во всяком случае в ближайший час. Сюда. Тут проход в стене.
Узкая дверь на высоте пяти локтей, на самом деле оказалась вырубленной в скале, к которой примыкала башня. Кама вслед за Эсоксой поднялась по остовам обрушившихся ступеней и замерла в узком коридоре, уходящем наклонно вниз.
У входа в башню показалась одна черная фигура. Снова раздались шаги. А затем и голос:
– Это тупик, – холодно прозвучало под ветхими сводами. – Вам некуда деться. Предстоятель Храма Света почувствовал вашу ношу. Сейчас она спрятана, но она должна быть с вами. Отдайте ее нам, и мы отпустим вас.
– О чем он? – похолодела Кама.
– Ну, уж не про твою девственность, – прошипела Эсокса и крикнула: – Сейчас отдадим.
– Ты что? – не поняла Кама.
– Сколько их там? – прошипела Эсокса.
– Трое, – ответила Кама. – Пятеро снаружи. И мне кажется, что все они или почти все владеют магией.
– Вот и проверим, – швырнула в проход горшок Кривого Эсокса. – Рот открой, глаза наоборот!
Грохот был такой силы, что Кама и в самом деле едва не оглохла, но кроме грохота она вдруг почувствовала удар в грудь такой силы, что вместе с Эсоксой полетела кубарем по спускающемуся в темноту коридору. И когда грохот продолжился, а затем под ногами затряслась и сама скала, и камни покатились к их ногам через коридор, порадовалась, что набила шишек таким способом, а не другим.
– Ты что? – поморщилась Кама в непроглядном даже для магии мраке, который полнился поднявшейся пылью. – Кривой же говорил, что только на открытом месте!
– Чего ж тогда ты не построила в ряд этих восьмерых? – закашлялась Эсокса. – Я бы и на открытом месте тогда их припечатала! Лучше подумай, как нам повезло!