Было непривычно крутить в руке чужой, пусть и вполне обычный ардуусский меч с немного побитым лезвием. Да и чужой доспех – нагрудник, поножи, наручи, поясница, все из толстой кожи с бляхами и стальными полосами – тоже был неудобным.
– Привыкнешь, – похлопал по плечу Игниса Волуптас. – Конечно, от такого лучника, как в нашем отряде сыскался, такой доспех не поможет, но лучше так, чем ничего. А деревяшку свою ты так и будешь за спиной таскать?
– Так и буду, – кивнул Игнис.
– Что ж, – засмеялся Волуптас. – Вольному воля. Если бы моя отрубленная рука была при мне, я бы ее тоже носил за спиной. На память!
Следующий день отряд пробирался проселками, на которых то и дело приходилось обгонять повозки с измученными, а часто и израненными людьми, которые упрямо ползли на север. С юга тянуло гарью и смертью. Волуптас то и дело перебрасывался с несчастными короткими фразами и удрученно качал головой.
– Или свеи стали другими, или весь мир изменился, – жаловался он на коротких привалах. – Касаду взят и сожжен дотла. Основное войско Джофала уже дважды давало сражение войску короля Касаду, но, если правда, что оба раза тот проигрывал, значит, речь идет о стычках с какими-то отдельными отрядами. Похоже, король отходит к Аббуту, надеясь на помощь Ардууса. За ним идет Джофал всем войском и выжигает все на своем пути. Странно для свеев. И с нашей стороны сожженного Касаду – тоже все не то. Не отдельные ватаги свеев грабят деревни, а идут несколько отрядов, каждый по тысяче. Иногда они объединяются и тоже сжигают дотла и дома, и посевы. А в рабство забирают только молодых людей. Прочих убивают на месте. Мозги они свои запекли возле костров, что ли? Всегда были разбойниками, но не зверями же!
– Так что же тогда? – осторожно подал голос лигурр, который теперь красовался в доспехах и поигрывал тяжелым топором. – Не будет у нас больше такой добычи? Ведь мы не пойдем на тысячу свеев? Или пойдем?
– По обстоятельствам, – уклончиво ответил Волуптас. – Говорят еще о странном. Вроде бы в десяти лигах отсюда стоял лагерем большой отряд из Ардууса. Тысячи на четыре или на пять. По старым временам – приличное войского для целого королевства! Так он взял под охрану крохотный городок. Вот того я вообще понять не могу.
– Откуда здесь Ардуус? – удивился Игнис.
– Вот доберемся до них и спросим, – оскалился в усмешке однорукий. – Но если они вроде нас, то это уже не охота, а настоящая война.
Охотники добрались до этого городка на следующий день, в полдень. Вокруг лежали поля, и из рощицы величиной с полсотни деревьев, поднявшихся над старым нахоритским кладбищем, вольные охотники увидели, что на соседнем холме, усыпанном деревянными домами и начинающими желтеть липами, идет бой. Неизвестно, сколько воинов начинали его, но теперь среди множества трупов рубились спиной к кладбищу не менее трех тысяч свеев и столько же воинов ардууса среди домов отбивали их атаки. Над головами защитников веял алый стяг с силуэтом белого калба.
– Ничья пока, – заключил Волуптас. – Никто не берет вверх. Капли не хватает. Маленькой гирьки на чашу весов.
– Не слишком ли мала наша гирька? – подъехала к однорукому Вискера.
– Это с какой силой ее бросить, – задумался однорукий и вдохнул свежий воздух, потому что гарь относилась в другую сторону. – А ведь первый день осени. Я вообще больше зимой люблю сражаться. Но до зимы эта война не протянет.
– Почему зимой? И почему не протянет? – не понял Игнис.
– Зимой трупы не воняют так сильно, – объяснил Волуптас. – А не протянет до зимы, потому что свеи кончатся. А какая война без противника. Эй, приятель? – он повернулся к тирсену. – Скольких можешь слепить воинов? Да так, чтобы с шага не отличить? И чтобы морок держался хотя бы минут десять?
– Пару тысяч могу, – кивнул тиренец. – Но потом недели две буду как вареная морковь. И еще недели две посох свой полнить. Конечно, если не разыщу амулетов каких…
– Я тебе разыщу амулеты, – пообещал Волуптас. – И морковь твою сохраню до лучших времен. Постарайся, дорогой. Надо! Вот! Возьми, надень на свою пику! Пусть видят стяг Галаты! Золотой стяг с красным орлом!
– У империи Лигурры орел был черным, – напомнил Игнис.
– Орел Лигурры покраснел от стыда за то, что творится в пределах бывшей Империи, – процедил сквозь зубы Волуптас. – Эх, люблю я такие моменты! А ну-ка, ребятки, прокричим имя прежней Империи так, словно нас не двенадцать, а двенадцать тысяч! Вперед!
Наверное, обернувшимся свеям и в самом деле почудилось, что с соседнего холма на них катится многотысячный отряд имперской конницы, империи, которая закончила свою жизнь полторы тысячи лет назад, когда последний император увидел низвержение Лучезарного и умер. Да, орел на золотом стяге был не черным, а красным. И воины не были одеты в имперские доспехи. Но из тысяч, как показалось свеям, глоток неслось все то же, что не забылось и за полторы тысячи лет – «Лигурра!», и свеи дрогнули. На мгновение они вовсе забыли о том, с кем сражались в этом маленьком городке. Забыли об утреннем удивлении, когда увидели стяг Ардууса. Забыли об оскорблениях, которыми подверглись, когда пытались договориться о том, чтобы атеры оставили им город на разграбление, потому как не дошло еще дело до войны с Ардуусом. Забыли об уже потерянных двух тысячах воинов и о том, что, кажется, атеры начали сдавать. Забыли и развернулись навстречу новому врагу. А обрадованные нежданной помощью атеры не стали отходить за наваленные между бревенчатыми домами заграждения, а сами ударили свеям в спину со всей последней силой. Задние ряды смешались, передние остановились. Воины с холма домчались до ошеломленных свеев, и завертелась кровавая карусель, в которой те, кто был на флангах, в ужасе и недоумении бежали прочь, потому что воины, с которыми они сражались, оказались бесплотными. А те, кто был в центре, успевали подумать только о том, что против них встали не просто тени давно прошедших времен, а демоны. Потому что не может прекрасная девица сражаться, как вихрь, и срубать по два-три воина ежесекундно. Не может однорукий старик рубиться так, словно у него не одна рука, а десять. И не может молодой чекер в залитых кровью доспехах, с мокрой от крови чекерской косой на затылке и какой-то деревяшкой, притороченной к спине, орудовать обычным атерским мечом, словно мясник на берегу холодного моря, который разделывает морского зверя. Сколько движений, столько и мертвецов.
Когда бой закончился, свеев почти не осталось в живых. Редкие раненые умирали от ран под ногами. Редкие выжившие бежали в ужасе, чтобы разнести весть об имперских призраках. Призраки уже растаяли. А создавший их тирсен лежал мертвым среди мертвых, и его развороченный топором живот накрывал галатский стяг, цвет которого теперь стал таким же, как цвет его орла.
– Нас осталось восемь, – прохрипел Волуптас, стирая кровь с лица. – И будь я проклят, если наши парни погибли зря.
Игнис устало сполз с лошади, огляделся. Тирсен, лигурр, старший из братьев хапирру и старший из ливов были мертвы. Вискера бродила среди трупов и собирала стрелы. Данай, ханей и аккадец стояли за спиной Волуптаса. Младший хапирру с каменным лицом уже рыл ножами могилу для своего брата. Над телом лива сидела девчонка с распущенными волосами и рыдала.