Короче, я заснула и проснулась только тогда, когда отец, спешивший мимо, споткнулся о мои юбки и расплескал суп из горшочка. Мне предложили пойти наверх — то есть не путаться под ногами. День я провела одна, то клюя носом над «Иллюстрированными полицейскими новостями», то меряя шагами общую комнату, — и, честно говоря, не могла понять, зачем я вообще приехала домой.
Следующий день прошел еще хуже. Матушка заявила напрямик, чтобы я и не думала помогать в кухне, а то попорчу себе платье и руки, да и вообще, я приехала отдыхать, а не работать. Я изучила от корки до корки «Полицейские новости», оставалась только отцова «Рыбная торговля», но сидеть день над нею — об этом не хотелось и думать. Вновь облачившись в дорожное платье, я отправилась на прогулку; вышла в десять и проделала путь до Сисолтера и обратно. Наконец, не найдя себе никакого развлечения, я поехала в Кентербери; пока родители и сестра трудились в ресторане, я провела день как турист: бродила под аркадами собора, который за все годы, что жила рядом, ни разу не удосужилась посетить.
Путь обратно на станцию пролегал мимо «Варьете». Повидав множество концертных залов, я теперь смотрела на него другими глазами; я поднялась на крыльцо и стала рассматривать афиши: в них значились не самые первосортные номера. Двери, конечно, были закрыты, фойе не освещено, однако я не удержалась, обошла здание и у служебной двери спросила Тони Ривза.
На мне была шляпка с вуалью, и Тони сперва меня не узнал. Но когда наконец понял, что это я, то заулыбался и поцеловал мне руку.
— Нэнси! Какой приятный сюрприз!
Вот кто за все это время ничуть не изменился. Он отвел меня к себе в контору и усадил. Я рассказала, что приехала навестить родных и меня отослали развлекаться. Добавила, что огорчилась, услышав о нем и Элис.
Тони пожал плечами.
— Я знал, что ни на брак, ни на что такое не могу рассчитывать. Но я по ней скучаю, она в самом деле раскрасавица, разве что — не поставь мне в упрек эти слова — уступает своей сестре, при том, как нынче эта сестра расцвела.
Я не поставила сказанное ему в упрек, поскольку понимала, что он всего лишь флиртует; флирт с прежним поклонником Элис приятно щекотал самолюбие.
Я спросила Тони про зал: как идут дела, кто выступает из артистов, что поют. Под конец он подобрал со стола ручку и стал ею поигрывать.
— А когда же к нам вернется мисс Батлер? — спросил он. — Как я понимаю, вы с ней нынче объединились в пару. — Я вытаращила глаза и залилась краской, но Тони, конечно, имел в виду концертный номер. — Я слышал, вы начали работать вместе; что ж, вы отлично подходите друг другу.
Тут я улыбнулась.
— Как ты узнал? Семье я об этом почти ничего не говорила.
— Разве я не читаю «Эру»? «Китти Батлер и Нэн Кинг». Видеть имя и не узнать…
Я рассмеялась.
— Что, Тони, разве не забавно? Чудеса, да и только. Мы сейчас играем в «Брите», в «Золушке». Китти — Принц, я — Дандини. Я, в бархатных штанах, играю роль, пою, танцую, хлопаю себя по бедру и все прочее. И публика аплодирует как бешеная!
Видя мою радость (наконец я нашла кому похвастаться!), Тони улыбнулся, потом покачал головой.
— Твоим, насколько я знаю с их слов, почти ничего не известно. Почему ты не приглашаешь их на свои выступления? К чему эти секреты?
Я помедлила, пожала плечами.
— Элис недолюбливает Китти…
— А ты — ты по-прежнему ходишь за нею тенью? Заворожена ею, как в прежние времена? — Я кивнула. Тони фыркнул. — Тогда ей очень повезло…
Казалось, это опять ни к чему не обязывающее заигрывание, но у меня возникло странное чувство, будто Тони знает больше, чем говорит; впрочем, мне было все равно. Я ответила:
— Это мне повезло, — и выдержала его взгляд.
Тони опять постучал ручкой по книге записей.
— Быть может. — Он подмигнул.
Я не уходила долго и распрощалась только тогда, когда увидела, что у Тони есть другие дела. На улице я снова помедлила у двери фойе, не желая расставаться с запахом пива и грима, который был мне милее совсем иных ароматов, витавших в Уитстейбле, в нашем ресторане и в доме. Разговор о Китти настолько меня порадовал, что, сидя за ужином между безмолвной Элис и развязной Родой с ее крохотным мерцающим сапфиром, я тем больше жалела, что нахожусь от нее вдали. Предстояло провести дома еще день, но я поняла, что не выдержу. Когда подали пудинг, я сказала, что собираюсь отправиться не вечерним, а утренним поездом: вспомнила о театральных делах, с которыми нужно успеть к четвергу.
Никто не удивился, хотя отец сказал: «Очень жаль». Когда я подошла поцеловать родителей перед сном, он откашлялся:
— Ну вот, утром тебе нужно обратно в Лондон, а я еще как следует на тебя не нагляделся. — (Я улыбнулась.) — Как, Нэнс, хорошо провела время дома?
— Да-да.
— Береги себя там, в Лондоне, — вступила в разговор матушка. — Кажется, это на том краю земли.
Я засмеялась:
— Ну что ты, Лондон совсем под боком.
— Не очень-то под боком, если мы не виделись целых полтора года.
— Я была занята. Мы обе были заняты по горло.
Матушка равнодушно кивнула: об этом она уже читала в письмах.
— В следующий раз не откладывай приезд так надолго. Посылки — это очень мило, подарки тоже, но ты нам дороже, чем щетка для волос или пара ботинок.
Я пристыженно отвела взгляд в сторону; вспоминать о подарках по-прежнему было неловко. И все же, думала я, не следовало ей говорить с таким осуждением, так строго.
Приняв решение отправиться утренним поездом, я не могла усидеть на месте. Сумки я упаковала еще вечером, поутру поднялась раньше Элис. В семь, когда закончился завтрак и унесли посуду, я приготовилась к уходу. Я обняла всех родных, хотя прощание было не таким грустным и не таким нежным, как в прошлый раз; предчувствий, которые бы навеяли грусть, у меня не было. Дейви был очень добр, взял с меня обещание, что я приеду на его свадьбу, и предложил, если я захочу, привезти с собой Китти. От этого я полюбила его еще больше. Мать улыбалась, но только сжатыми губами; Элис держалась так холодно, что под конец я повернулась к ней спиной. Только отец прижал меня к себе крепко-крепко, словно вправду не хотел со мной расставаться; когда он сказал, что будет скучать, я поверила.
На этот раз никто не смог освободиться от работы, чтобы проводить меня на станцию, и я добиралась туда одна. Когда поезд тронулся, я не глядела ни на Уитстейбл, ни на море; мне не приходило в голову, что я расстаюсь со всем этим не на один год, а если бы и пришло, меня — стыдно сказать — это бы не особенно озаботило. Все мои мысли были о Китти. Часы показывали всего лишь полвосьмого, я знала, что Китти встанет не раньше десяти, и рассчитывала устроить ей сюрприз: открыть квартиру в Стамфорд-Хилле своим ключом и забраться в кровать. Поезд катил через Фавершем и Рочестер. Я больше не испытывала нетерпения. Это было ни к чему. Я просто сидела и думала о ее теплой, сонной плоти, которую я скоро обниму; воображала, как она обрадуется, удивится, как преисполнится любовью, когда я вернусь раньше времени.