Как страшно… Девушка села на кровати, обхватив колени, и закуталась в покрывало.
Адрелиан — муж телом и дитя разумом — на троне… Настоящей правительницей Туллена будет она, Амилла, дочь князя Сандирского, что так и не стал королем Кандии.
Будет — если ей это позволят.
Как мало зависит от нее. И как сильно она зависит от тех, кто сильнее ее.
Думала ли она об этом, когда узнала, что ей суждено стать императрицей Туллена? Думала ли она об этом, покачиваясь в носилках, запряженных двумя мохноногими лошадками, что осторожно спускались по горным тропам? Думала ли об этом, когда на севере навсегда растаяла стена Халланских гор, а впереди вставали белокаменные стены столицы?
Рано или поздно ей придется самой принимать решения. От этих решений будет зависеть многое, очень многое. И, прежде всего — ее собственная жизнь и судьба. Потому что если она ошибется, никто не защитит ее.
Даже лорд Адрелиан.
Если только маги Серого Ордена сумеют исцелить его…
А захотят ли они его исцелять?
Может, именно они околдовали Адрелиана, превратили в вечно пьяного тупицу, не способного связать двух слов — не то что управлять страной? Или, еще хуже, подменили его двойником, а то и гомункулом, живой куклой, послушной их воле?
Кто тогда защитит ее? Кому хватит смелости помешать тем, чья правота не подвергается сомнению?
Если кто и мог это сделать, так это Адрелиан. Еще в тот вечер, когда он в первый раз пришел к ней в комнату, Амилла поняла: воля этого человека крепче гномьей стали. И он свернет Халланские горы и заставит Ошун и Ирикан устремиться к океану Ваннвей ради той, которую полюбит всем сердцем.
Великие боги… Неужели она сама, собственными руками разрушила свое счастье? Может быть, не стоило так торопиться?
«… И если урок кажется нам слишком жестоким, то, значит, мы не вняли иным предупреждениям, не позаботились о том, чтобы предотвратить или облегчить свою участь… Или неверно истолковали прошлые уроки»…
Сейчас это уже неважно. Всеведущий епископ испугался не ссоры с йорд-кааном Балеогом, не мира с Кандией. Даже не того, что произойдет, когда народ Туллена узнает, что новая императрица не верует в божественную сущность пресветлого Сеггера, но считает его всего лишь мессией, принесшим людям Слово Небес…. Просто он понял: рано или поздно лорд Адрелиан — император Адрелиан — стукнет кулаком по столу, так что трещины побегут по толстой столешнице, и скажет: «Такова моя воля, и вы, ваше святейшество, мне не указ».
И решил нанести упреждающий удар.
Но и вы не всесильны, ваше светлейшество. И сами прекрасно об этом знаете.
Амилла подошла к столику и развернула один из свитков, принесенных из библиотеки. В комнате было слишком темно, чтобы разобрать хоть пару букв. Но бывшая невеста лорда-регента хорошо помнила, о чем говорят эти строки.
«… Феликсу Гаптору удалось объединить силу двух Храмов: Церкви пресветлого Сеггера и Храма Вольных. Маги Тоа-Дана тоже откликнулись на призыв патриарха. Лучшие воины Туллена и Аккении, забыв раздоры, встали под знамена войска, выступившего в поход против сил Тьмы.
Велики были их доблесть и мастерство, но они проиграли. Казалось, Легион Смерти не заметил потерь, понесенных в Шаардском сражении. Многие маги и воины, смутившись, вопрошали себя: можно ли убить то, что уже мертво? »
Она даже не увидела, а почувствовала, как темнота, перевитая многорукими лозами, шевельнулась и шагнула к ней. Звезды и мазки света зашевелились, точно отражение в потревоженной глади пруда. Одни погасли, другие стали складками тяжелых штор, начинающихся ниоткуда. А может быть, это были и не шторы, а плащ, окутывающий саму ночь…
Что-то подсказывало: надо закричать, позвать на помощь. Надо испугаться. Но странное дело: Амилла не чувствовала страха — разве что трепет, который охватывает при виде чего-то незнакомого, но необъяснимо влекущего своей чуждостью.
— Приветствую тебя, моя королева .
Голос прозвучал как выдох ночного ветра среди тишины, как эхо в колодце — бесплотный, невесомый, но завораживающе глубокий и заполняющий собой весь мир… хотя холод, которым от него веяло, ничем не напоминал живительную прохладу, радующую усталых путников. Не напоминал он и о гордых пиках страны йордлингов. Он не пугал — куда страшнее было назвать это по имени.
— Тьма не есть смерть , — Амилле показалось, что тень улыбнулась. — А смерть — не то, чего следует бояться .
«Я знаю»…
Но откуда она может это знать?
— Знание сокрыто в нас, как плод в цветке , — прошелестел ночной гость, словно читал ее мысли. — Только мы боимся увидеть его …
Тень сгущалась, становилась плотнее. Она ниспадала тяжелыми складками плаща, теряясь среди других теней на полу… а может быть, это были сложенные крылья. Так же и одеяние под ними могло быть и камзолом, и панцирем… или оказаться чем-то таким, для чего нет названия. Потом из тьмы проступило лицо цвета полной луны. Старой луны, которая была одна на небе.
Луна задрожала, точно мыльный пузырь на круглой рамке, но не лопнула. Что-то натягивало ее, давя изнутри… Бесформенные выпуклости росли, и она превращалась в перламутрово-белую маску, залитую светом, точно густой краской. Лишь глазницы заполняла бездонная темнота, и Амилла даже не пыталась убедить себя, что это только тень.
— Мы боимся, что плод окажется горьким. Но как узнать, это не отведав его? — голос стал сильнее, в нем появилась глубина. — Помнишь сны, что так пугали тебя? Прошло немного времени — и страха уже нет .
Ночной пришелец шагнул к Амилле. Над его плечом жидким серебром сверкнуло изогнутое лезвие бердыша.
«Смерть»…
И тотчас звук смеха, похожий на шорох пальмовых листьев, пролетел по комнате.
— Я не смерть , — проговорил гость. — Я всего лишь ее скромный служитель, моя королева. Разве ты думаешь об увядании, глядя на розовый бутон? Или тоска и страх застилают твои глаза, мешая любоваться красотой?
— Роза… — прошептала Амилла. — Мне снилась черная роза…
Гость шагнул к столику, где по-прежнему лежала разрисованная баранья лопатка.
— Соултрад… — лунный лик качнулся, словно черные глазницы изучали рисунок. — Цветок Тьмы, что несет в себе плод проклятья… Самый прекрасный из городов Лаара, творение Ольфера Мирта.
— А черви?
Черный рыцарь снова засмеялся.
— Чтобы напитать землю, нужен перегной, моя королева. Что-то должно сгнить, истлеть… Таков закон мироздания. Но вот в чем вопрос: есть ли она, смерть?
Он наклонился вперед, и девушка на миг задержала дыхание. Но лишь на миг. Потому что запах, который она ощутила, вовсе не показался ей неприятным — скорее странным. В нем непостижимо перемешались дурманящая сладость ночного сада и ломящая ноздри свежесть снега, который Амилла впервые увидела в горах.