Игла вонзилась в самое сердце. Кароль содрогнулась. Она никогда не замечала у себя этой фальшивой молодости. А кожа на лице! Тридцать три года! «Самый прекрасный возраст для женщины!» — провозглашали дурацкие модные журналы. Вероятно, Жан-Марк так не считает. Нет, она никогда не простит ему оскорбления, унижения, нанесенного в тот момент, когда ей пришлось впервые засомневаться в своей власти.
— Я прошу вас уничтожить этот снимок! — сказала она.
— О, нет! — воскликнул Поль Дюурион. — Он самый красивый в моей коллекции! Вы на нем такая живая, такая очаровательная…
Шалузы переусердствовали. Кароль опустила голову. Все лгали. Правдой был только уход Жан-Марка. «Что он сейчас делает? С кем танцует? С кем обнимается?»
— Кароль, вы помните?.. Фиакр в Афинах… ночной ужин в Пирее… Старый моряк… Наше купание…
Она почувствовала, как у нее защипало глаза. Косметика! Глубокий вдох, чтобы освободить грудь. Так, теперь легче. Разумеется, снимок был сильно увеличен. Но у молодых именно такой взгляд: они преувеличивают, они изучают, они судят, они убивают.
Просмотр продолжался более часа. Колонны, ступени, барельефы, многочисленные статуи. Когда включили свет, нервы у Кароль были на пределе. А нужно было еще говорить, улыбаться, под конец, как положено, подавать прохладительные напитки, что затягивало вечер.
Наконец все разошлись.
Вернувшись с Филиппом в комнату, Кароль рухнула в кресло и положила ослабевшую руку на лоб:
— Определенно, Колетт уже нельзя приглашать. Чем старше она становится, тем болтливее! Только ее и слышно!
— И все-таки вечер очень удался.
— Ты неприхотлив! Это при том, что Жан-Марк и Франсуаза разбили нам компанию, уйдя из-за стола!
— Но ты мне сказала, что вы так условились!
— Нужно же было сохранить лицо перед гостями!
— Куда они пошли?
— Будто бы к Дидье Коплену.
— Почему «будто бы»?
— Потому что Франсуазе я не доверяю. Это такая актриса!
— Франсуаза?
Он смотрел на нее с изумлением. Воротник рубашки открывал его слегка располневшую шею. Эта родительская слепота ее удивляла и раздражала.
— Да, Франсуаза, — сказала она. — О, она…
— Что?
— Ничего… ничего…
Кароль встала и прошла в ванную, чтобы раздеться. Взгляд в зеркало ее успокоил. Она выглядела лучше, чем на снимке.
— Франсуаза!
Голос отца застал ее в тот момент, когда она входила в коридор. Она вернулась и прошла в гостиную. Филипп был один, он сидел в кресле и держал перед собой раскрытую газету.
— А, ты здесь! Добрый вечер, — сказала она, подходя, чтобы его поцеловать.
Он медленно опустил газету на колени. Его взгляд был так суров, что она в недоумении остановилась.
— Ты идешь с занятий? — спросил он.
— Да, папа.
— Сколько у тебя занятий в неделю?
— Я точно не знаю. Хочешь посмотреть мое расписание?
— Да. Мне бы хотелось быть в курсе того, чем ты занимаешься.
— Но почему, папа?
— Потому что я узнал, что ты часто встречалась с одним из твоих преподавателей.
— Тебе Кароль сказала, — прошептала Франсуаза, улыбнувшись с грустной иронией.
— Неважно, откуда я получаю сведения! Ясно одно — это продолжаться не может!
— Что?
— Твои отношения с этим человеком.
Франсуаза почувствовала внезапную слабость в ногах и села.
— Они совершенно нормальные, эти отношения! — сказала она.
— А, ты так считаешь? Однако ты чуть было не покончила с собой из-за него! Да, это я теперь тоже знаю! Ты едва не убила себя, тебя вытащили, и вот ты снова попадаешь в его лапы!
Франсуаза набрала воздуха и сказала:
— Между нами произошло недоразумение, папа. Прежде всего, господин Козлов очень хороший человек…
— Очень хороший человек, который затащил тебя в свою постель! — резко сказал Филипп.
Кровь бросилась Франсуазе в лицо. Стыд ошеломил ее до слез. Она прошептала:
— Папа, с этим покончено!
— Ты меня принимаешь за дурака?
— Уверяю тебя…
— С этим покончено на сегодня, может быть, но завтра начнется снова. И куда тебя это приведет, ты мне не скажешь?
Она не ответила. У нее за спиной тихонько открылась дверь. Кароль вышла из своей комнаты, не говоря ни слова, проскользнула при свете лампы к дивану и присела в отдалении от мужа и падчерицы.
Ей явно не хотелось вмешиваться в разговор. Она явилась как зритель, посмотреть на падение Франсуазы. Ее лицо выражало спокойствие, которое приобретается опытом. Филипп искоса посмотрел на жену, словно для того, чтобы почерпнуть в ее глазах энергии, и продолжал:
— У этого типа нет никаких серьезных намерений, и ты, Франсуаза, прекрасно это знаешь! Он использует тебя, поскольку ты молода и наивна. И когда он достаточно позабавится, он тебя бросит!
Присутствие Кароль придавало каждому его слову ужасающий смысл. То, что Франсуаза могла бы перенести наедине с отцом, она отказывалась слышать перед этой женщиной, под чьей невозмутимой маской скрывалось ликование. На нее нахлынула обида, что отец несправедлив. Требовалось дать отпор, неважно как, но быстро. В состоянии какой-то сверхъестественной отчужденности она услышала, как сама произнесла:
— Александр Козлов настолько не намерен меня бросить, как ты говоришь, папа, что предложил мне выйти за него замуж.
— Что? — буркнул Филипп, подняв голову. — Ты с ума сошла?
— Однако это правда.
— Сколько ему лет?
— Тридцать три года.
— А тебе — девятнадцать! Ты хотя бы отдаешь себе отчет в этом?
— Но у вас с Кароль такая же разница!
— Совершенно верно! — вмешалась Кароль, грациозно выставляя вперед грудь.
— Во всяком случае, — заметил Филипп, — ты еще маленькая. И я имею право сказать свое слово. И это слово — нет! Ты не выйдешь замуж за этого неудачника!
— Он не неудачник… Он пройдет конкурс… Я сама, если пойду переводчицей в министерство…
— Нет, нет, нет!.. Повторяю тебе, что этот брак невозможен…
Его прервал вкрадчивый голос Кароль:
— Почему невозможен, Филипп? Франсуаза права. Раз этот человек хочет жениться, мы должны говорить обо всем гораздо спокойнее…
Франсуаза посмотрела на мачеху с удивлением.
— Это на самом деле серьезно? — переспросила Кароль.